Битали прижался ухом к холодному гранитному валуну, выждал.
Нет, ничего. По ту сторону все оставалось тихо.
– А коли так…
Он решительно взмахнул своим магическим инструментом и, выскользнув в коридор, едва не врезался в прижимающую учебники к груди Генриетту.
– Привет! – Битали с трудом удержал равновесие.
– Кро… – Девушка покосилась на недоморфа, сделала шаг вперед и шепнула Битали в самое ухо: – Не ходи в башню. Тебя там побить у сфинкса хотят, я слышала, как мальчики сговаривались.
– Спасибо! – удивился неожиданной подсказке юноша. – Ты чего, тоже на меня в тотализаторе поставила?
– Дур-а-ак ты, Кро! – Крутанувшись столь стремительно, что школьная юбка взметнулась наподобие балетной пачки, Вантенуа стремительно скрылась в сумраке длинного прохода.
– Чего это она? – не понял Битали. – Я чего-то не то сказал?
– Когда ты мог успеть? – отмахнулся недоморф. – Не обращай внимания, у девчонок всегда какие-то выкрутасы. В головах у них у всех что-то неправильно срослось, вот и чудят. А что до засады…
– Ты слышал?
– Еще бы! Это у меня со зрением беда. А слухом я любому филину фору дам! В общем, ты не спеша иди наверх, на магию, а я быстренько один обернусь. Войду через сфинкса, выберусь через полы и по первому этажу. Если хорошо спрятались, сделаю вид, что вообще не заметил. Пусть ждут! – И недоморф, весело присвистывая, умчался прочь. Было видно, что вся эта история доставляет ему немалое удовольствие.
Впрочем, как раз Надодуху абсолютно ничего не угрожало.
Профессор магического искусства Карл Пепелет и вправду выглядел не самым дружелюбным человеком – в странном балахоне с бобровым воротником, больше всего похожем на судейскую мантию, с длинными, ниже плеч, черными шелковистыми волосами с неприятным сальным блеском. Лицо его казалось бледным, словно вощеная бумага, блеклые глаза смотрели надменно, точно гордились своим положением над большим, с крупной горбинкой, носом, палец украшала рубиновая печатка, неотличимая от печатки директора школы.
– Та-ак, – вроде бы даже с удовлетворением прошелся он по пустому почти на треть классу. – Похоже, многие из юных магов пришли к мнению, что изучать магию им больше ни к чему. Интересное мнение. Пожалуй, сегодняшний день мы начнем с переклички!
Профессор указал на стол палочкой – черной, в цвет мантии, и украшенной двумя золотыми кольцами. Журнал со сплетенной в восьмерку змеей на обложке взлетел в воздух и, полуот-крывшись, хорошо поставленным, глубоким баритоном провозгласил:
– Мсье Артур Тинтаголь!
– Здесь! – поднял свою палочку мальчик.
– Мсье Родриго Батиас!
– Здесь…
В этот момент через стену плотной массой прорвались члены ордена и замерли, оказавшись под прицелом палочки преподавателя.
– Так-так-так… – приблизившись, навис над нарушителями профессор Пепелет. – Вижу, столь любимый уважаемым директором орден считает для себя игру в мяч, или чем вы там развлекались, делом более важным, нежели посещение занятий. Профессору Бронте будет весьма интересно узнать о таком выборе. Пока же лишаю всех членов ордена с моего курса четырех баллов из их аттестатов. Дисциплина остается для ученика ничуть не менее важным качеством, чем вызубренное содержание учебников.
Мальчики из ордена вперились в Битали ненавидящим взглядом. Кро ответил широкой, дружелюбной улыбкой.
– Теперь они догадаются, откуда у тебя учебники, – заерзал на стуле недоморф.
– Зато мы выиграем пари, – утешил его Кро.
– Потерянное для занятия время придется компенсировать за счет вашего обеда, – мстительно подвел итог опозданию учитель и взмахнул палочкой, опять нацелив его на классный журнал. Тот зашелестел и резко увеличился в размерах почти в пять раз, а профессор произнес: – Мегализация, равно как и микролизация являются простейшими для изучения приемами изменения предметов. При этом остается неизменной как структура, так и прочностные качества объекта воздействия. Правда, не следует забывать о повышенной ломкости сильно увеличенных предметов и возросшей их массе. Иголка, увеличенная в тысячу раз, уйдет в пол под действием собственного веса, а соломинка просто сломается. Во избежание поломок и травм ограничим силу воздействия пятикратным ростом и последующим уменьшением. Опорное слово: «Трунио». Воздействие производится по плавной нарастающей, начиная со второй половины слова. Мысленно, эмоционально, всей своей внутренней силой вы как бы надуваете предмет воздействия.
– Трунио!!! – не дожидаясь разрешения, запели сразу несколько голосов.
Кро слишком поздно осознал опасность и не успел уклониться от воздействия. Он вдруг ощутил резкую боль в ребрах, в раздавшуюся грудь со свистом ворвался воздух, в животе тоже что-то забурлило. Он крепко ударился головой о потолок, ощутил боль в шее, в ногах, у локтя, под мышками – везде. Перед глазами заплясали синие искорки, а весь прочий мир заволокло серой пеленой.
Память об этой всеобъемлющей боли осталась в теле даже тогда, когда он понял, что может нормально дышать, ничто не давит ему на голову и не упирается в коленки. Поэтому Битали некоторое время опасался открывать глаза. Однако витающие вокруг резкие, кисло-сладкие запахи вынудили мальчика проявить любопытство. Он слегка приподнял одно веко – и тут же распахнул глаза, поняв, что валяется в лесу!
– Куда они меня?! – попытался вскочить Кро, но к нему тут же спорхнули от цветущей сирени несколько бабочек, взмахнули крыльями, и мальчик откинулся обратно на травяную кочку, преисполнившись покоя и умиления.
– Проснулся, лишенюшка наш? – выбрался откуда-то из-под куста одетый в белый халат пузатенький бородач с седыми лохмами и большими розовыми ладонями.
– Где я? – повернув к нему голову, слабо простонал Битали.
– Знамо где, малыш. В целительной, где ж еще? Тебя, сказывают, ненароком заклинанием задело, на уроке магическом. Голову маненько зашибли, ободрали сильно местами, покололи, но сломать ничего не поломали. Ссадины я уж заговорил, ныне поспишь еще чуток, да токмо крепче после сего станешь.
– Давно я здесь лежу?
– Да уж с четверть часа будет, лишенюшка. Времени у тебя еще много. Пока сей урок закончится, пока обед минует. А там, глядишь, к началу занятия к пострелятам прочим побежишь.
– Почему мы в лесу?
– Дык, природа, лишенюшка, знамо дело, сама собою всякому силу и радость дает. Радует, исцеляет, душу каждую освежает. Все мы из лесных чащоб зародились, все нам тут к удовольствию.
И куст цветущий, и трава-мурава, и бабочка красочная, и птичек щебетанье…
– И дождь, и ветер, и тигр за кустом, и змея под корягой, – тихо добавил Битали.
– Ишь, сколь быстро тебя освежило, – обрадовался бородач. – Коли шутишь, так оно к поправке, стало быть, близко. Отдыхай… – Он повел ладонью, сладко пахнущей лавандой, перед лицом мальчика, и у того сами собой сомкнулись веки.
Проснулся Битали и вправду посвежевшим. Вместо бородача одежду ему выдала хрупкая малышка, старательно отводившая взгляд. Небрежным движением руки она стерла сирень, траву, бабочек и щебетание, и сама пропала вместе с лечебным мороком, оставив мальчика одеваться в сумрачном, хотя и теплом подземелье без окон. В помещении угадывалось десятка четыре широких постелей, над тремя из которых колыхались цветастыми мыльными пузырями непонятные снаружи мороки. Еще в целительной имелась дверь – самая настоящая, обитая тонкой рейкой, с двумя петлями и одной ручкой. Кро уже начал забывать, что это такое.
По коридору он добрался до ближайшей лестницы, поднялся на пару витков, остановился, присматриваясь к стене. Так и есть! В этом месте, если приглядеться, удавалось разглядеть царапины неудачливых чародеев, неверно использовавших заклинание прохождения.
