историю восточного славянства. Более того, они не просто остались в запустении. Потерянные Русью земли стали на несколько веков прибежищем гнёзд кочевых хищников.
Половцы сменяли печенегов, татары — половцев. Лишь в XVIII веке Румянцев, Суворов, Потёмкин раздавили последние логова разорителей русских сёл, торговцев голубоглазым, белокурым двуногим товаром — ногайцев и крымских татар.
Сколько русичей погибло, сколько было уведено в плен за восемь веков? Это — тоже цена, которую мы заплатили за кровавое крещение.
Сознавая, что выдвинул против своего любимого православия довольно сильное обвинение, Кожинов оговаривается — мол, силы были переключены на 'внутреннее устроение'. То есть когда православные исследователи фиксируют истребление или запустение трети русских поселений в конце X века, то это объясняется 'укреплением государства', а когда обнаруживают, что были потеряны огромные земли, то принимаются твердить о 'внутреннем устроении'.
Истина же, как читатель мог убедиться, состоит в другом: государство настолько 'укрепилось', что уже не помышляло о войнах с империями вроде Византии или Хазарского каганата, а с трудом отбивалось от разбойных шаек кочевников и викингов.
Граница со степью с Волги откатилась на Десну и Трубеж, степные разбойники убивали и грабили под стенами Киева, морские разбойники жгли Ладогу, — вот как выглядело 'укрепление' государства. 'Внутреннее устроение', в свою очередь, состояло в размножившихся разбойниках, опустошённых городах и сёлах.
Но, может быть, принятие новой веры, за которое мы заплатили столь страшную цену, принесло нам хотя бы уважение соседей?
Во всех учебниках и статьях, посвящённых крещению Руси, неизменно отмечается, что принятие Русью христианства поставило-де её в ряд христианских стран, что с нею стали считаться, её стали уважать. Проще говоря, перестали относиться к русам, как к варварам.
Увы, перед нами очередной миф, постоянно поминаемый в литературе (это называется забавным словосочетанием 'историографическая традиция'), но не имеющий никаких оснований в источниках.
Уж, казалось бы, кому проникнуться к русам братскими чувствами после обращения их в православную веру, как не византийцам. Но вот что пишет в середине XI века Михаил Пселл: 'Это варварское племя всё время кипит злобой и ненавистью к ромейской державе и, непрерывно придумывая то одно, то другое, ищет повода для войны с нами' (Хронография, Зоя и Феодо-ра…, ХСI).
Нельзя сказать, чтобы Пселл относился к уже несколько десятилетий как крещённым русам с большим уважением. Впрочем, точно так же за полвека до Пселла император Никифор Фока отозвался о православных болгарах: 'Грязное, во всех отношениях низкое племя… одетый в звериные шкуры вождь, грызущий сырые кожи'.
Это последнее, если кто не понял, про царя болгар, к моменту произнесения исторической фразы уже век как православных, одевавшегося и кушавшего по последней византийской моде.
Просто бездна уважения…
Кстати, о бездне. Ещё один блестящий пример 'уважения' православных византийцев к русским 'братьям во Христе' — фреска Страшного суда в южноитальянском городе Торичелло. Согласно православному канону, внизу фрески изображён Сатана — пока без 'архитектурных излишеств' вроде рогов, копыт или птичьих когтей, просто в виде тёмного страховитого старца с косматой бородой и длинными встрёпанными волосами.
У ног нечистого — как раз 'бездна преисподняя', в одном из разделов которой из пламени торчат головы женщин с косами и мужчин… с чубами и усами на обритых головах. Из всех народов, известных византийцам, такую причёску носили только русы, начиная, как минимум, со времён Святослава и заканчивая XIII веком.
Венгерский монах Юлиан, странствовавший по Восточной Европе перед самым Батыевым нашествием в поисках прародины своего народа, видел подобные чубы на бритых головах русской православной знати в Матреге, как называет он русский Тъмуторокань, современную Тамань.
К моменту создания фрески в Торичелло прошло уже почти два столетия с момента, как с киевской Горы, по грязи и конскому навозу Боричева взвоза, проволокли в Днепр Бога русских побед, Бога Олега Вещего, Игоря Старого, Святослава Храброго, перед которыми трепетала империя.
Но русы остались в глазах 'братьев во Христе' из Второго Рима проклятым, богоненавистным 'народом Рос', племенем гогов и магогов, место которым — в 'езере огненном и серном'.
Для того чтобы оценить степень 'братских чувств' новообретённых 'родственников' из Восточного Рима к нашим предкам, надо знать, что сам собор стоял на землях Южной Италии. Землях, которые империи удалось отвоевать у византийских норманнов только благодаря православным дружинам 'россов', впервые в истории исполнявшим 'интернациональный долг'.
В то самое время, когда где-то половецкие орды топтали нивы, чёрным дымом уходили в небо дома и брели степною тропкой-сакмой за конями кочевников русоволосые пленницы, их заступники — отцы, мужья, женихи, братья — рубились с норманнскими рыцарями под жарким итальянским солнцем, отвоёвывая богатые итальянские земли для 'православных братушек'. Тех, которые потом 'благодарно' изобразят соратников в своих церквях в адском огне, под лапами сатаны.
Нет, не принесла измена Богам никакого уважения отступникам. Никакого и ничьего.
В конце XX века в стране их потомков повторилось нечто похожее — люди решили, что если откажутся от кровожадной и бесчеловечной идеологии, за которую умирали их отцы и деды, и сменят её на так называемые 'общечеловеческие ценности' (исповедовала их на деле-то даже не четверть человечества, просто она была очень уж шумной и кричала о своих ценностях так, что остальных было не слышно; да и за людей исповедующих иные ценности не считала, вот и выходило, что её ценности — 'общечеловеческие'), то их перестанут бояться и ненавидеть.
Очень занимательно в этом смысле познакомиться с сериалом про похождения Джеймса Бонда, агента 007. В ранних сериях русские показаны без особой любви, но с заметным уважением. И глава грозного 'Кей-Джи-Би', генерал Гоголь (очень похожий на Андропова), настоящий джентльмен, и сам 'товарищ председатель' (похожий на Брежнева) — вполне разумные и достойные люди. А вот в заключительных, уже после развала Союза снятых сериях любви не прибавилось, а вот всё уважение — исчезло.
За что же уважать того, кто сам растоптал собственные ценности, собственные святыни, подавшись в смиренные ученики к тем, кто вчера трепетал от одного его имени?
То же, я убеждён, произошло в конце X века, за тысячу лет до 'перестройки'. Страх исчез. Вместе с ним исчезло и уважение. Вот уж воистину, как сказал Тютчев —
Замените 'Европу' на 'христианский мир', добавьте к слову 'Просвещенье' прилагательное 'христианское', и вы получите точный рисунок того, что произошло с Русью и русами в конце X века.
Подытожу эту печальную главу словами араба Аль Марвази, описывавшего крещение русов:
'Когда они обратились в христианство, вера их притупила их мечи, двери добычи закрылись перед ними, и они вернулись к нужде и бедности, сократились у них средства к существованию'.
Вольно А. Карпову, биографу крестителя Руси, приведя эти слова, бодро рассуждать, что, мол, араб- мусульманин выдает желаемое за действительное. Надеюсь, читатель, я привёл достаточно доказательств того, что прав, увы, именно Аль Марвази, а желаемое за действительное выдаёт как раз Карпов и иные воспеватели Крестителя, просветившего-де дикую Русь благодатным светом христианской истины.
