— Это путь наверх, страж богов. Подниматься наверх всегда муторнее, чем скатываться вниз. Путь от животного к человеку куда труднее, чем обратно. Поэтому цивилизация возможна только среди благородных людей. Иначе получается звериная стая.
— Не понимаю тебя, смертный, — чуть отступив, покачал головой Нуар.
— Попробую объяснить, — на этот раз не торопился в бой Варнак. — Вот представь себе, что ты подкрался ко мне сзади, дал по голове и стащил кошелек. Потом я подкрался и ударил. Потом опять ты. Потом опять я… И что выйдет? Да ничего! Просто с каждым разом денег в кошельке будет все меньше и меньше, ибо мы их станем тратить. И так, пока мы не превратимся в голозадых шимпанзе. Чтобы стать человечеством, ни ты не должен бить меня, ни я тебя. Мы оба должны работать, создавая что-то новое. И тогда оба будем становиться все богаче и богаче. При этом мы оба не будем бояться поворачиваться друг к другу спиной. То есть, станем благородными людьми. Так понятно?
— Да! — Нуар парой коротких шагов подскочил ближе, повел саблю влево и резко, хлестко, по короткой дуге обрушил на голову лешего.
Варнак, более обученный рукопашному бою, нежели фехтованию, парировать не стал, а нырнул вперед, подсек ногу и толкнул Шеньшуна в бок, опрокидывая на землю, подскочил ближе, прижал клинок к горлу. Страж богов замер, сглотнув, чуть выждал, требовательно спросил:
— Ну?!
— Ты потерял саблю, — вздохнув, отступил Варнак. — Убивать безоружных бесчестно.
— Но ведь ты перебил на этой базе столько безоружных людей! — сев на дорожке, напомнил нуар. — Как это совмещается в твоем разуме?!
— Автоматчиков трудно называть безоружными, — ответил Еремей. — А остальные просто спят. Их укололи снотворным, чтобы не мешали на тебя охотиться.
— Благородно. — Шеньшун поднялся, подобрал клинок. — Но странно. Если ты будешь таким честным, как утверждаешь, а твой сосед постоянно станет бить тебя по голове — надолго ли хватит твоей духовной чистоты?
— Если кто-то ведет себя подло, это не повод становиться подлецом самому, — покачал головой Варнак. — Ведь если тебя покусала дворовая шавка, ты не становишься на четвереньки и не начинаешь кусаться сам.
— Получается, у подлецов всегда есть преимущество? Они могут кусаться и бить в спину, а ты нет!
— Вот тут ты ошибаешься, привратник, — покачал головой леший. — Проблема в том, что, если двуногие не признают законов благородных людей, если бьют честных донов в спину, воруют их добро, если кусаются и нападают стаей на одного — это вовсе не означает, что они сильнее. Это означает, что такими существами должна заниматься санэпидстанция. Ибо на животных законы честных людей не распространяются. Причем, в силу созидательной натуры именно благородных донов, санэпидстанция у них традиционно оказывается куда сильнее, нежели когти звериных стай. Просто иногда работа таких станций дает сбои, порождая у животных временные нездоровые иллюзии. Однако, уверяю тебя, это не навсегда.
— Увы, — развел руками привратник, — с тобой согласны далеко не все.
— О ком это… — Леший осекся, поскольку невинный, казалось, жест противника оказался смертельной ловушкой: Шеньшун резко свел руки, и его клинок со свистом разрезал воздух, направляясь точно на шею Варнака. Вскинуть свою саблю Еремей просто не успел — но хотя бы отпрянул, и только благодаря этому лезвие не снесло ему голову, а прорубило нижнюю челюсть.
Леший запрыгал, скуля, воя и захлебываясь кровью. Довольный собой привратник отступил:
— Давай, залечивай, я подожду. Выправь и держи обеими ладонями, и прижми крепче. А то встанет криво — потом уже никогда не исправишь.
Варнак, зло сверкая глазами, бросил саблю и последовая его совету.
— Какие у вас странные и запутанные обычаи, — опустив клинок, отошел к скамейке у ресторана Шеньшун. — Как вы сами в них разбираетесь? Все время друг друга режете, стреляете, взрываете, давите и топите, но при этом рассуждаете о благородстве — причем тоже как о способе убийства, однако красивом и правильном… Другая раса давно бы вымерла с такими нравами, а вы только плодитесь и размножаетесь на удивление!
— Какие ни есть, а все наши! — подала голос «лягушонка», подпиравшая плечом стену.
— И они нам нравятся, — добавила толстуха, которая уже выбросила изорванный костюм и теперь стояла, завернувшись в махровый халат, со свежим розовым шрамом на месте утренней раны.
— Мы любим и ревнуем.
— Мы миримся и деремся.
— Мы строим и взрываем.
— Мы познаем и запрещаем.
— Мы бурлим и тухнем.
— Но мы делаем это сами!
— Переживая наши чувства со всей яркостью!
— И если терпим беды…
— …то только по своей глупости.
— И мы не хотим стать безвольными покорными овцами при богах…
— …сколь великими…
— …мудрыми…
— …и заботливыми…
— …они бы ни были.
— Мы предпочтем жить вольными в грязи, чем рабами в бархате! — наконец закончила свой двухголосый монолог Геката. — И именно поэтому мы с челеби скорее умрем, чем позволим тебе разбудить твоего бога.
— Разбудить бога? — Нуар посмотрел сперва на одну, потом на другую ипостась. — Да я и не собирался этого делать!
— Ч-чего-о?!! — подпрыгивая на месте, забулькал кровью Варнак, все еще не способный связно говорить.
— Ты лжешь!!! — Сразу обе ипостаси подскочили к Шеньшуну.
Тот было вскочил, взмахнул клинком, но тут же получил от одной толчок открытой ладонью в лицо, а от другой подсечку и упал назад.
— И перестань размахивать своей дурацкой железякой! — Богиня перехватила руку и вывернула клинок из его кисти. — Ты не собираешься оживлять бога? Почему?!
— Вы знаете, дамы… — чуть ли не размазанный по скамейке, ответил нуар. — В вашем мире меня разбудили всего год назад. За это время в меня стреляли из ружья, из пистолета и автомата, из снайперской винтовки и крупнокалиберного пулемета, за мной охотились с вертолетов и на бронемашинах, в меня кидали гранаты и травили газами. Я отвечаю за судьбу своего бога, и этот безумный мир не кажется мне достаточно безопасным, чтобы приводить его сюда.
Ипостаси переглянулись, чуть отступили, и Шеньшун смог продолжить:
— А еще я смог узнать про железные танки и бронетранспортеры, про атомные и вакуумные бомбы, про самолеты, сбрасывающие десятки тонн смерти с такого расстояния и такой высоты, что разум пилотов окажется неподвластен даже моему могучему богу. Узнал про устройства для истребления, которые вообще не имеют внутри людей, а убивают всех подряд по своему разумению или следуя командам с другой стороны земного шара. Мой бог велик, он проснется, чтобы повелевать. И я очень опасаюсь, что, если кто-то из здешних мелких правителей испугается за свою власть, он неминуемо погубит господина одним из многих тысяч придуманных вами способов, половина которых неуправляема даже вами самими. Неужели вы думаете, что я подвергну жизнь бога столь огромной опасности?
Геката переглянулась снова, пожала всеми четырьмя, а может — и шестью плечами.
— Звучит убедительно, — признала «лягушонка».
— И что же ты, теперь навсегда оставишь своего бога погребенным? — спросила толстуха.
— Почему навсегда? Лет на двести. Ну, может статься, на три века. Что изменит эта жалкая отсрочка
