– Если эти женщины совсем голые и только что из постели названных мужчин, это довольно смело. Но не станем уклоняться. Не важно, из-за чего вы женитесь на барышне Дакс: если покопаться в современных браках, у трех четвертей можно было бы найти не менее живописную подкладку. Барышня Дакс не так уж будет достойна сожаления. Или я очень ошибаюсь, или она принадлежит к породе женщин-собачек, которые одинаково любят и побои, и ласки, только чтоб за ударами следовали ласки. Жена для вас как по заказу, друг Фужер! Вы будете делать с ней все что угодно, будете обманывать ее денно и нощно, будете смеяться над ней, как я смеюсь над вами, и она будет за все благодарить вас! Вам придется только время от времени приласкать ее, как вы умеете это делать.
– Восхитительная перспектива!.. И все-таки, извините, – нет!
– As you like![21] Но только прощайте! Если эта девочка будет плакать, я не беру на себя ответственности за ее слезы. Я стою между вами: я удаляюсь!
– Куда?
– Это мое дело. Барышня Дакс не сможет упрекать меня, что я удерживала подле себя ее любимого жениха!
– Послушайте! Послушайте! Вы теряете хладнокровие, красотка. Давайте рассуждать серьезно: я оденусь и оставлю вас; одевайтесь и приходите в Кафе де Пари завтракать:
– Очень жаль! Но завтракать я не буду. Только что пробило десять часов, и я едва успею уложить вещи к курьерскому поезду.
– Подождите. Не горячитесь!
– Я не горячусь, друг мой. Я говорю вам: прощайте…
– Какое противное слово!
– Необходимое слово, Фужер, товарищ мой, друг, спутник! Мы расстанемся оттого, что я этого хочу и оттого, что это разумно! Но давайте расстанемся по-хорошему. Без споров, без грубых ссор! Слушайте, я прошу у вас прощения за слишком резкие слова, которые я только что говорила. Я так не думаю. Все мои насмешки над вами – только слова. В наше эфемерное супружество мы вложили много воображения, много изящества, наслаждения, и нам казалось, что только это мы и вложили в него. Но фея, которую позабыли пригласить, сама пришла за наш стол – фея Нежность! Тем хуже для нас! Это не входило в программу. Но теперь, когда часы пробили раблезианские четверть часа, мы рассчитаемся так же – честно, отважно.
– Сита! Сита! Любовь моя!..
– Тише! Сита умерла. Фарс сыгран, ни к чему продолжать разыгрывать старые роли. Уходите, друг мой. Вот вам моя рука, которую не целуют, а пожимают по-английски!.. Уходите! Барышня Дакс ждет с нетерпением. А я…
– Вы?
– Я позабуду вас… скоро! Скоро!.. Как только смогу!.. Если же будет нужно…
– Если будет нужно?
– Я поищу кого-нибудь, кто помог бы мне в этом. Молчите!.. А, Л, АЛ – кончен бал… Живо, живо! Вы женитесь! Прощайте!..
– Прощайте, раз вы это хотите.
Часть четвертая
I
С лестницы раздался голос госпожи Дакс:
– Алиса!
И барышня Дакс, уже одетая, молча спустилась вниз. Они собирались идти за Бернаром к лицею.
О горничной больше не было и речи. Госпожа Дакс теперь ни на шаг не отходила от дочери. Не то чтоб она хоть на мгновение принимала оскорбительное предположение мужа и подозревала, что у этой девочки, воспитанной материнскими руками, могла быть интрижка на стороне. Но господин Дакс заупрямился; и госпоже Дакс пришлось покориться, хотя она с презрением и пожимала плечами, думая о ненужности всех этих предосторожностей.
Мать и дочь шли рядом по тротуару набережной. Октябрь тучами осыпал платановые листья. Рона, вздувшаяся от первых осенних дождей, катила громадные желтые волны, которые быки мостов разрезали, как носы кораблей бороздят море. Ветер дул с севера. Бежали низкие облака.
– Скоро зима, – заметила госпожа Дакс, чтобы прервать молчание.
Барышня Дакс молча кивнула.
Они торопились, было поздно. Чтоб выиграть время, госпожа Дакс выбрала кратчайший путь и перешла на другой берег по пешеходному Лицейскому мостику. Воздушный и хрупкий, подвешенный на стальных тросах к двум высоким каменным пилонам, пешеходный мостик одной аркой соединял оба берега, и эта арка трепетала на ветру, как струна виолончели. На другом берегу виднелся тюремный фасад лицея.
Четыре часа пробило раньше, чем госпожа и барышня Дакс добрались до стрельчатой двери.
Они издали увидели, как поток лицеистов с шумом вырвался оттуда и рассеялся по набережной и прилегающим улицам.
Госпожа Дакс сделала нетерпеливый жест. Без сомнения, Бернар воспользуется опозданием матери и сестры, чтобы побежать на улицу Республики. С тех пор как госпожа Дакс стала сопровождать по пятам свою дочь, она успела изучить вкусы сына, и они немало злили ее.
– Поскорее, рохля! Или мы снова застанем его смотрящим на совсем не подходящие для него вещи!
Барышня Дакс пожала плечами. Ей были глубоко безразличны все те вещи, подходящие или не подходящие, на которые мог смотреть Бернар. К тому же она шла скорее, чем ее мать, и обгоняла ее каждую
