Прошло некоторое время, пока мешок не опустел. Потом они возвратились к разбойничьей пещере в лесу.
— Знаете что? — заявил Хотценплотц. — Давайте-ка разведем костер, на нем мы сможем высушить наши чулки и башмаки. А кроме того, у меня разыгрался волчий аппетит.
— У нас тоже, — отозвался Касперль.
— Великолепно! — Хотценплотц похлопал себя по животу. — Я полагаю, что это легко уладить…
Неподалеку от пещеры стоял старый корявый дуб, каких много.
— Хотите, я вам кое-что покажу? Хотценплотц надавил на нужное место в его стволе, и кора дуба распахнулась, словно створки шкафа. За нею находилась кладовая съестных припасов: горшки с топленым салом, большие окорока, несколько жестянок с солониной, множество мешков сухарей, шесть колец салями, семь кругов сыра и восемь или девять копченых селедок.
— А что в бутылках?
— Сливовица, — сказал Хотценплотц. — Лук и чеснок тоже под рукой — и перец, и паприку вы можете брать, сколько душе угодно.
С этими словами он извлек из-под ближайшего куста сковороду, они разожгли огонь и развесили чулки и башмаки для просушки.
— Теперь я устрою для нас настоящий разбойничий пир!
Хотценплотц схватился за пояс и остолбенел.
— Вы что-нибудь потеряли? — спросил Касперль.
— У меня больше ни одного ножа не осталось…
— Возьмите, пожалуйста, мой — я охотно одолжу его вам.
С помощью перочинного ножа Касперля он мелко накромсал всего понемногу: он перемешал все это на сковороде — и тотчас же аппетитный аромат поплыл по лесу. У Касперля и Сеппеля потекли слюнки. Они едва смогли дождаться, когда наконец Хотценплотц снимет с огня сковороду. Он предусмотрительно поставил рядом со своим местом бутылочку сливовицы.
— Приятного аппетита!
Они ели разбойничьи яства прямо руками, что им особенно нравилось. Бабушка была прекрасной стряпухой, это оставалось вне всякого сомнения; но даже в самые праздничные праздники она никогда не готовила Касперлю и Сеппелю ничего столь же лакомого — с таким обилием лука и шпика, и прежде всего, с таким обилием чеснока.
— Меня, собственно говоря, удивляет, — сказал между двумя кусочками Касперль, — что вы, господин Хотценплотц, собираетесь отказаться от разбоя.
— Это нетрудно объяснить. Хотценплотц отхлебнул из бутылки сливовицы.
— Ремесло разбойника имеет, несомненно, свои положительные стороны. Лесной воздух сохраняет молодость и здоровье; разнообразия хоть отбавляй; и коль скоро не сидишь в кутузке, то ведешь нестесненную и привольную жизнь — однако…
В этом месте он сделал паузу и позволил себе еще глоток сливовицы.
— Короче говоря: это дело стало для меня последнее время слишком утомительным. Ничего нет на свете докучливей, чем постоянно разыгрывать из себя лихого удальца! Быть обязанным беспрестанно совершать злодеяния, даже если душа у тебя к этому совершенно не лежит; беспрестанно нападать на бабушек и красть велосипеды; постоянно быть начеку перед полицией — это изнуряет организм и сказывается на нервах, поверьте мне на слово! Да к тому же…
Хотценплотц сделал третий глоток.
— Да к тому же я по горло сыт этим разбойничьим существованием. Я рад, что с этим покончено, забодай меня комар, — конечно, я искренне этому рад!
— И? — спросил Касперль. — Что вы теперь думаете делать дальше, господин Хотценплотц? У вас уже есть определенные планы на будущее?
— Не-е-а, — сказал Хотценплотц. — Однако поживем — увидим.
Они начисто вылизали сковороду; потом принялись обсуждать между собой, какую профессию можно было бы подыскать для Хотценплотца. Это оказалось непросто, потому что, во-первых, он ничему, кроме разбоя, не выучился, и во-вторых, полагал он, больше всего подошла бы работа в лесу; если она не слишком тяжелая — и вдобавок интересная.
О рубке леса, таким образом, для него не могло быть и речи, о добывании торфа тоже, а о камнедробильных работах и подавно.
— Выбор-то невелик, — вслух размышлял Касперль. — Самой наилучшей профессией для вас, вероятно, могла бы стать такая, какой еще совсем не изобрели, — скажем: учитель рисования в школе для деревьев…
— Может, вам разводить съедобные мухоморы! — предложил Сеппель. — Или выращивать консервированные лисички!
— Неплохо, — насмешливо улыбнувшись, подтвердил Хотценплотц. — Почему бы мне, к примеру, не производить мармелад из белены.
— Тогда уж лучше жаркое из бекасового помета!
— Маргарин из булыжников…
— Лимонадный порошок из поганок…
— А не провернуть ли дело с ликером из муравьиных яиц?
— Если хотите знать мое мнение, — сказал Касперль, — то станьте регулировщиком на какой-нибудь звериной тропе — в перспективе, по прошествии не более полутора лет, будете произведены в главные регулировщики!
Так они наперегонки плели небылицы до тех пор, пока не истощили весь запас своего остроумия. Затем они принялись петь разбойничьи песни, а в перерывах между ними Хотценплотц рассказывал им о своих похождениях и приключениях — и как ему* опять и опять выпадала удача оставлять полицию с носом, из года в год.
Это было весело и захватывающе.
За звучными байками да слушаньем они совсем не заметили, как быстро пролетело время.
Вдруг оказалось, что уже наступил вечер, их окружили сумерки, и Хотценплотц сказал:
— Теперь, я полагаю, вам следует отправиться домой, иначе у вас будут неприятности. Давайте-ка надевайте чулки да башмаки и тушите костер — потом я провожу вас до окраины городка, чтобы по дороге домой вы, чего доброго, не попали в руки разбойников, ха-ха-ха-ха-а!
Объявление о розыске
Когда они покинули лес, стало уже по-настоящему темно. Хотценплотц уже собрался было у первого уличного фонаря попрощаться с Касперлем и Сеппелем; но тут в глаза ему бросился огромный плакат, висевший невдалеке на заборе, огораживающем строительную площадку.
— Вот те раз! — воскликнул он. — Либо мне сливовица не пошла впрок — либо у меня что-то неладно с глазами. Это мое изображение висит там? — Он указал на плакат. — Или это не мое изображение?
— Да, — сказал Касперль. — Даже незрячий спиной увидит, что это вы.
— Ну? — спросил Хотценплотц. — Что же, съешь коршун все мои пуговицы, все это означает?
— Ровно ничего, — определил Сеппель. — Речь, видимо, идет про старое объявление о розыске преступника.
— Про объявление об обыске спутника! — с полным основанием возмущаясь, передразнил Хотценплотц. — Почему полиция не сняла его? Это ни в какие ворота не лезет!
Они рассмотрели плакат поближе — и Касперль едва не задохнулся от ужаса.
— Господин П-плотценхотц! — выдавил он из себя. — Э-это с-свежее объявление!
— Свежее, говоришь?
