— А меч? — спросил Катберт. — Как вы объясните его появление?
— Полагаю, его бросили в снег с порога дома, когда Элиас уже лежал во дворе. Помню, мне с самого начала показалось странным, что меч лежал на некотором расстоянии от тела. По всей видимости, убийце было тяжело тащить тело старика и меч одновременно. Именно поэтому он вернулся, принес меч и швырнул его с порога, чтобы не оставлять следы на снегу.
Я кивнул в сторону входной двери.
— Но зачем, ради всего святого? — воскликнул Роуланд, и я заметил, что презрительная ухмылка исчезла с его лица.
— Все из-за этой легенды о давнем проклятии клинка, о том, что он может летать по воздуху по собственному желанию, и так далее и тому подобное. Я понимаю, вы можете приписывать мечу подобные свойства, поскольку познакомились с такими небылицами в детских сказках и баснях, но абсолютно уверен — это убийство не было спланировано заранее. Оно произошло случайно, в результате непреднамеренного стечения обстоятельств. Это было лучшее, что мог придумать убийца, дабы придать этому делу некий налет сверхъестественности.
— Суеверие! — тихо пробормотал Катберт, но уже без вчерашнего насмешливого снисхождения.
— Не надо поглядывать в мою сторону! — нервно заерзала на стуле мадам Элизабет. — Вы сами видите, я настолько слабая и хрупкая женщина, что не смогла бы пронести на плечах тело своего кузена, а потом еще и бросить этот огромный меч. Это просто нелепо.
Я не понял в этот момент, относились ли ее слова ко всей поведанной мной истории или только к тому факту, что ее могли счесть преступницей. Я восхищался ее способностью подражать нашей покойной великой королеве Елизавете, которая тоже часто напоминала, что она слабая и хрупкая женщина, во время сражения с «Непобедимой армадой». Несмотря на энергичные протесты Элизабет, я все же мог представить ее в роли убийцы, поскольку от ее дорогого кузена остались лишь кости да кожа, а устремления задумавшей что-то женщины не знают пределов.
Теперь свою непричастность стал доказывать старик Валентайн.
— Меня вы тоже должны исключить из списка подозреваемых, господин Ревилл. Как и моя дорогая кузина Элизабет, я слишком стар для этого. Свои-то кости ношу с трудом.
Я был склонен согласиться с ним. Конечно, он был гораздо умнее, чем казался на первый взгляд, и, возможно, более крепок, но все же вряд ли способен нанести такой удар своему кузену, а потом вытащить его во двор. Стало быть, оставались только двое — адвокат Катберт и торговец Роуланд. Интересно, что никто из них до сих пор не заявил о своей принципиальной невиновности и не изложил собственную версию событий, но для меня сейчас самое важное заключалось в том, чтобы снять с себя подозрения в убийстве. Более того, Катберт и Роуланд смущенно переглядывались. Молчание слишком затянулось.
Неожиданно за столом послышался грохот. Домоправительница Абигейл уронила на пол графин с элем, который до этого держала в руках. Тот разлетелся вдребезги, но все восприняли это как досадную неловкость, не более того. Тем не менее Абигейл закрыла лицо руками и выбежала из комнаты, рыдая во весь голос. За столом воцарилась мертвая тишина. Я посмотрел на пол, где большая лужа разлитого пива быстро впитывалась настеленной здесь соломой, и вдруг вспомнил свежую солому в спальне Элиаса, принесенную якобы для того, чтобы устранить неприятный запах смерти. Однако я хорошо знал, что ее постелили еще до того, как в комнату перенесли тело Элиаса, и до того, как заточили меня. Домоправительница этого дома оказалась слишком предусмотрительной.
Если, конечно, не предположить, что солому принес туда человек, пытавшийся любой ценой скрыть следы свежей крови на полу. А кто мог беспрепятственно принести туда столько соломы, как не домоправительница, прекрасно знавшая, где хранятся ее запасы?
Абигейл.
Та самая Абигейл, которая не только застелила пол в спальне чистой соломой, но и сменила одежду. Она, единственная из всей прислуги, переоделась сегодня утром. Сначала я подумал, что это траур по скончавшемуся хозяину, но мне и в голову не могло прийти, что ее старое замызганное платье в крови. И если мы сейчас ищем человека, способного вынести на себе тело старика во двор, а потом швырнуть в снег меч, то это, несомненно, Абигейл, отличающаяся недюжинной физической силой.
Все это мелькнуло в моей голове гораздо быстрее, чем я успел высказать присутствующим. Действительно, мои мысли неслись вихрем, когда я бросился за домоправительницей, а вслед за мной помчались Марта и другие гости. Через минуту мы подбежали к кухне, но дверь оказалась запертой изнутри. Перепуганной до смерти Мег Абигейл приказала быстро покинуть кухню, а когда та воспротивилась, схватила девушку за волосы и, буквально вытолкав вон, заперла дверь на засов.
Мы прислушались, но внутри было тихо. Тогда Марта вспомнила, что на кухне есть окно, выходящее во двор. Мы бросились туда через весь дом. Снег уже заметно подтаял, и на том месте, где лежало тело Элиаса, осталось лишь продолговатое темное пятно. Мы обошли дом и приблизились к кухонному окну. Рама была распахнута. Абигейл так спешила, что даже не потрудилась скрыть следы своего бегства. Впрочем, ей не было надобности это делать. Требовалось всего лишь несколько минут, чтобы проглотить спрятанное на кухне снадобье, которое она приготовила на всякий случай. И вот этот случай наступил. К тому времени, когда я пролез в окно и открыл дверь остальным, было уже слишком поздно.
Домоправительница умирала, но была еще жива. Возможно, она ошиблась с дозой выпитого яда (которым, как мне кажется, послужила настойка аконита) и обрекла себя на несколько мучительных часов вместо мгновенной смерти. Абигейл отнесли в ее комнатушку, которая размерами едва превышала чулан. Она лежала на убогой кровати, стонала и явно жестоко страдала. Ее помощница по кухне и сестра Мег пыталась дать ей рвотное средства, но Абигейл решительно отмахнулась. Слишком поздно. Мы по очереди присматривали за ней. К тому же мы хотели услышать от умирающей хоть какие-то признания в этом преступлении, чтобы потом передать их представителям власти.
Последние слова Абигейл были не просто признанием вины, а своего рода исповедью, потрясшей нас своей откровенностью. Ведь она не только убила своего хозяина, но и с такой же решимостью покончила с собой. Она честно призналась, что ударила Элиаса мечом по голове, хотя и не собиралась покончить с ним таким жестоким способом. В течение многих лет она убивала его тем самым снадобьем, которое каждый вечер приносила в качестве снотворного, предварительно добавив в него изрядное количество белладонны. Однажды он сказал, что в завещании выделил ей такую же часть наследства, как и каждому из своих кузенов, и она, не в силах дождаться, решила ускорить этот момент. Она боялась вообще не получить своей доли, поскольку старик оказался крепким и мог пережить их всех.
Однако через некоторое время у старика Элиаса появились подозрения относительно не только снотворного, но и всех прочих лекарств, которыми она потчевала его каждый вечер. Вероятно, именно поэтому он выглядел таким болезненным во время нашей первой встречи. После нескольких откровенных намеков он прошлым вечером, вскоре после визита кузенов, открыто обвинил ее в отравлении. Возникла перепалка, Элиас попытался встать с постели с протянутыми к ней костлявыми руками. По словам умирающей Абигейл, она испугалась и, схватив со стены старинный меч, нанесла ему один-единственный удар по голове, но сделала это в порыве самозащиты. Он моментально испустил дух.
Панически испугавшись, домоправительница решила избавиться от тела и сделала все именно так, как я описал (хотя и представить себе не мог, что это дело рук домоправительницы). Она просто хотела вынести тело из дома, а заодно избавиться от орудия убийства. Возможно, рассчитывала, что смерть Элиаса сочтут самоубийством или скорее всего отнесут на счет сверхъестественных способностей легендарного меча. Не исключено, правда, что в тот момент в ее воспаленном сознании доводы рассудка смешались с безумием. После этого она вернулась в спальню хозяина, тщательно вытерла на полу пятна крови и принесла соломы, с помощью которой попыталась скрыть следы преступления. Естественно, ей пришлось сменить запачканное кровью платье, оправдав свои действия трауром.
По смутным намекам Абигейл мы поняли, что много лет назад она лелеяла мечту выйти замуж за Элиаса, но все свое внимание и любовь он направил на Марту, дочь умершего брата. Домоправительница с ужасом наблюдала, как ее шансы стать хозяйкой дома уменьшаются с каждым днем. Со временем раздражение переросло в испепеляющую ненависть к человеку, разрушившему все ее надежды обрести вожделенное состояние. Она знала об игре, которую ее хозяин затеял со своими кузенами, то обещая им наследство, то лишая уверенности, но тогда ей и в голову не могло прийти, что он способен поступить с ней
