Безумная психиатрия

Тройке психиатров приходилось решать не только чисто медицинские вопросы о диагнозе и глубине расстройства психики. Она брала на себя ответственность решать, что есть общественная опасность лица, — трудная задача, не всегда и суду под силу.

Инструкция давала широкие полномочия психиатрам в зависимости от их взглядов и настроения. В инструкции ни слова нет о квалификации врачей, о процедуре пересмотра решения, голосования, протоколирования и т. п.

Авторы инструкции исходили, главным образом, из презумпции неправосубъектности психически больных.

Таким образом, отсутствие права на защиту и пересмотр решений и забвение гласности таили в себе угрозу незащищенности лиц, против которых могло быть начато психиатрическое преследование, от злоупотреблений власти.

Все вышеупомянутые государственно-ведомственные нормативы составили правовую (вернее, антиправовую) основу начинавшей набирать обороты очередной репрессивной кампании советских властей против инакомыслящих — диссидентов.

ДИССИДЕНТЫ — ГОЛОВНАЯ БОЛЬ СОВЕТСКОГО РУКОВОДСТВА

Постепенное свертывание немногих демократических достижений скоротечного периода хрущевской «оттепели», взятие курса на дальнейшее укрепление, внедрение и пропаганду идей марксизма-ленинизма и советизма, подавление основных прав человека как в собственной стране, так и в странах-сателлитах вызвали неизбежное идеологическое сопротивление нового поколения советских людей, узнавших немало о тоталитаризме большевистской власти и решительно не собиравшихся с ним мириться, а вместе с этим — озабоченность, если не легкий испуг, верхушки КПСС и советского правительства и усиление репрессий против инакомыслящих, выразившееся, главным образом, в трех формах: высылка за рубеж, заключение в исправительно-трудовые лагеря и специальные психиатрические больницы МВД СССР.

Если с пострадавшими за чистоту коммунистической идеи от карательной психиатрии убежденными коммунистами типа Писарева, Гойхбарга правящему режиму легко было поладить, ибо они не выносили «сор из избы», то с новой волной интеллигенции бороться оказалось трудно, ибо диссиденты начали предавать гласности на Западе все известные им факты применения в СССР психиатрии в карательных целях. Поначалу в Европе довольно прохладно воспринимали подобные сообщения. Возмутителем спокойствия стал узник советской психиатрической больницы В. Я. Тарсис, опубликовавший за рубежом в 1963 году свою книгу «Палата № 7».

Но настоящий взрыв негодования западной прессы вызвало сообщение о заключении в психиатрическую больницу известного биолога Ж. Медведева, в защиту которого выступили Солженицын, Капица, Тамм, Сахаров, Леонтович, Энгельгардт.

В печати раз за разом появляются леденящие душу свидетельства пребывания в советских «психушках» известных правозащитников — Патрушева, Горбаневской, Григоренко, Нарица, Буковского, Есенина-Вольпина — и отклики на них Солженицына, Ферона, Марченко, Амальрика, Зожа, Кирсанова, Брамберга и др.

Идеологическим обоснованием для органов безопасности, прокуратуры и суда по борьбе с инакомыслием, «контрреволюционными преступлениями» стало письмо ЦК КПСС от 19 декабря 1956 года. В нем указывалось, что «недопустимы никакие послабления, когда идет речь о сознательной антисоветской деятельности вражеских элементов. В этой связи Верховный суд СССР предусматривал обсуждение вопроса об издании руководящего разъяснения судам, в котором определялись бы четкие мотивы для осуждения инакомыслящих. Сомнению не подлежало наказание за антисоветскую агитацию, если точно устанавливалось, что привлеченное к уголовной ответственности лицо действовало с контрреволюционной целью, будучи враждебно настроенным по отношению к советскому строю или в результате своей недостаточной политической сознательности, неправильной оценки происходящего».

Надо полагать, что и руководители КПСС понимали важность применения психиатрии для подавления своих политических противников, надеясь тем самым устрашить решивших стать на путь диссидентства.

Знали они о мытарствах боевого генерала Григоренко. Генералу стало известно, что его высказывания в ЦНИИСП о советском строе записывались на пленку и, по словам следователя Г. Кантова, ведшего дело Григоренко, прослушивались М. Сусловым, прокомментировавшим их следующим образом: «Так он же сумасшедший. Опасный для общества сумасшедший. Его надо надежно изолировать от людей».

Ведал о нем и Н. Хрущев, считавший, что Григоренко за свои деяния не достоин генеральской пенсии. А Л. Брежнев искренне сокрушался по поводу того, что генерала слишком рано выпустили из психиатрической больницы.

Теперь ясно, что именно с благоволения партийной верхушки маховик репрессий против инакомыслящих набирал скорость. Создаются новые тюремные психиатрические больницы: 1961 год — СЫЧЕВСКАЯ (Смоленская область); 1964 год — БЛАГОВЕЩЕНСКАЯ (Амурская область); 1965 год — ЧЕРНЯХОВСКАЯ (Калининградская область) и КОСТРОМСКАЯ.

Если в 1956 году отмечен самый низкий уровень заполнения Казанской и Ленинградской ТПБ (соответственно 324 и 384 узника), то в 1970 году в Казанской больнице находилось 752 человека, в Ленинградской — 853, а в целом в спецбольницах МВД СССР — 3350 заключенных.

Естественно, увеличился поток арестованных за антисоветскую деятельность на СПЭ в ЦНИИСП. По данным Ф. Кондратьева, число таких людей в среднем составляло за год 350. Если во время первого пика поступления на экспертизу политических в 1961 году число вменяемых по обвинению по 70-й статье было незначительно, но все же превалировало над числом признанных невменяемыми (20 к 16), то к третьему пику, уже в 1972 году, из 24 человек вменяемыми были признаны только 4.

ТРАГЕДИЯ ПСИХИАТРОВ

В таких условиях в 50 — 60-х годах началось трагическое перерождение психиатрии в СССР, в результате которого была подведена теоретическая база под психиатрические репрессии и образовалось целое поколение врачей, автоматически определяющих невменяемыми людей с психическими заболеваниями, особенно с диагнозом «шизофрения». Подобное решение сразу влекло за собой список ограничений: в профессиональных возможностях и вообще в дееспособности, в переписке и многих других, даже если они не привлекались к уголовной ответственности.

В свою очередь, у населения это вызывало стойкие антипсихиатрические настроения, выражающиеся в презрении к душевнобольным, страхе перед психиатрическим лечением и помещением в психиатрические больницы, ужасом перед психиатрами. Массовое сознание сместилось в область средневековья, когда с душевнобольными обходились как с одержимыми бесом.

Такой теоретической базой явилось учение о типах течения психических заболеваний, и в частности шизофрении. В соответствии с биологической концепцией академика Давыдовского шизофрения описывалась последователями крупнейшего советского психиатра профессора А. Снежневского как психическое заболевание, протекающее в периодической, приступообразной и непрерывной формах, причем непрерывное течение может быть как злокачественным, так и вялым, сопровождающимся непсихотическими симптомами и изменениями личности. Непсихотические симптомы и личностные особенности такого рода больных не приводят к существенной деградации и утрате социальной адаптации, но сопровождаются своеобразием духовной жизни, чудачествами, некоторой расщепленностыо психических процессов, переживанием своей отчужденности.

Само по себе квалифицированное описание вялотекущей шизофрении расширяло клинические представления врача и разубеждало его в правомерности классического учения Э. Крепелина о шизофрении