было просто попросить Алёхина об услуге. Практически часть гонорара все равно уйдет Костяному, а Алёхину не придется объяснять Карине, где кончается служба и начинается услуга.
В отделении уже бывали женщины. Лучшая из них – Ксюха. Я уступал ей и в размахе плеч, и в ширине бедер. Тот факт, что она все же не была парнем, как-то резко притуплялся, как только речь заходила о чем-то серьезном. Она не была ничьей подругой, и, только когда ее не стало, до меня дошло, что все же она относилась ко всему отделению очень по-женски. Матушка Костяного готова была всей своей немалой грудью стать за любого из нас. И так получилось, что встала она за Марата.
Карина была другой. Она была одной из женщин, на чье лицо смотрят в последнюю очередь. Просто не могут оторвать взгляд от лодыжек и от того, что находится выше… И так – с каждой частью ее тела, пока наконец дело не дойдет до лица. Её лицу шла морская шпага. Та же смертельная бледность и четкость контура. Кого-то другого немаленький нос в сочетании с вытянутым тонким лицом мог бы превратить в уродину. Быть может, так оно и будет, когда она станет постарше, если доживет. Сейчас всё спасает ослепительно белая кожа, прожигающие глаза – и движение. Карина всегда в движении. Я видел, как она управляется с ножами. В этом было больше секса, чем во всех борделях Киева. Алёхин говорил, что раньше она была послушницей храма Змея. В первый раз о таком слышу, но если там учат владеть оружием так, что этого достаточно для Костяного отделения… Может быть, и к этой религии стоит отнестись с уважением.
Ну вот – кто-то должен был это сделать. Маленькое землетрясение вызвал Рыжий. Этого стоило ожидать – когда мы дойдем до туннелей, нас, скорее всего, будут сопровождать неравномерные удары макушки Рыжего в потолок. С учетом его габаритов можно было его не брать с собой, но отправляться в неполном составе – плохая примета. В отделении за приметы отвечает Алёхин, и Рыжий отправился с нами. Рыжий не расстается с топором. Точнее – с ТОПОРОМ! Убийственная вещь в прямом смысле этого слова. Единственный человек, у которого в руках это оружие массового поражения смотрится так, что сразу веришь: этот его не только поднимет, но и опустит, и рука не дрогнет. Когда Рыжему надоест гвардия, он может запросто устроиться палачом. Любой престол, который возьмет его на службу, не проиграет. Достаточно одного взгляда на Рыжего, чтобы вступить на путь исправления.
Последним идет Данила. Дом сегодня остался на Голубом Драконе. Каковой выказал категорическое нежелание отправляться куда-либо. Мой кот не любит дождь, а сегодня, по всем признакам, будет дождь.
Спуск под землю гораздо резче, чем любое другое перемещение в пространстве, заставляет думать о дороге назад. Ну, как-то сам по себе взгляд цепляется за факел, и пытаешься прикинуть – насколько его еще хватит. До того заветного места, где уже виден дневной свет, или не до того. И как бы понимаешь, что у любого, кто находится в этой темени, оснований пугаться нас – восьмерых вооруженных человеков – больше, чем у нас – просто опасаться того, чего не видишь. Но – не помогает.
Постепенно я начал привыкать к пониманию того, что надо мной достаточно земли, чтобы всю жизнь рыть туннель вверх и всё равно не вырыть. Не привык. Но как-то смирился с тем, что эта самая земля постоянно хочет забраться мне за воротник или, на худой конец, просто запорошить глаза. Вот в этот-то момент к земле добавилась вода.
Сначала лишь чуть-чуть усилив шум шагов. Довольно долго затем она просто следовала за нами, спускаясь все ниже робкими ручейками. Потом ей это надоело – и скоро мы уже шли по колено в потоке с вполне ощутимым течением.
– Стой!
Скорее всего, Алёхин скомандовал шепотом. Мне показалось, что он проорал прямо в среднее ухо. Мы замерли. Если нужно, я могу так стоять часами. Это одно из тех умений, из-за которых живешь дольше. Примерно в тот момент, когда любой гражданский уже сходил бы с ума, кроя матом командира, недоумевая, почему в этом мокром и холодном месте он должен стоять, как идиот, это и произошло. Нас обдало волной. Я продолжал старательно делать вид, что окунуться с головой – это именно то, чего я ждал всю сознательную жизнь. Когда от ушей отлила волна, стало слышно, как что-то большое и грузное ползет мимо. Видно было мало. Что-то там в волне было, что-то, у чего я не хотел бы оказаться на пути, даже если ради этого придется простоять здесь неделю.
Команда «Вперед» была трудной. Мне очень не хотелось шевелить ногами. Неожиданно я обнаружил, что шум, поднимаемый при каждом шаге, не дает мне возможности услышать, не приближается ли снова к нам большое и грузное…
– Это протей.
Конечно, все сразу стало понятно. Подумаешь – протей! Как только Алёхин определил, что это было, мне сразу стало легче.
Протеи – амфибии. Живут под землей, слепые и, в принципе, не агрессивные – если только не решат, что на них нападают. Но тупые – страшно. Мы с ними в Крыму сталкивались. Могут принять за врага даже плывущую корягу. Поэтому лучше переждать. Убить такого нереально. Без головы неделю жить будет. Лучше просто не попадаться протею на дороге.
Мы и не попадались. Еще два раза мы покорно замирали из-за того, что протеи путешествовали мимо, и раза три – потому, что нам казалось, что это может произойти. Когда поток воды вдруг остался позади, нырнув в провал, мы почти расстроились. Теперь компанию нам составляли всего лишь тысячи летучих мышей и то, во что они превращают свою пищу.
Постепенно нагибаться приходилось всё ниже и ниже. Рыжий должен был вот-вот перейти на четвереньки, когда стало темно. Факелы не погасли, просто они были не в состоянии избавить от тьмы огромную пещеру, в которую мы вышли. Первый факел в стене нашел Китаец. Второй – Карина. Когда мы зажгли эти два и обнаружили остальные, оказалось, что их достаточно, чтобы поверить: Солнце – просто связка факелов, причем в этой связке факелов меньше, чем в пещере. Редкий случай, но свет не сделал эту пещеру лучше. Фил действительно был безумен. Даже если он был нормален, когда начинал эту работу, он обязан был стать безумным, когда закончил. В пещере не было никого, кроме нас и старых костей, но кое- что я все-таки нашел. Уверенность: кто бы ни решил продолжить дело Фила, он обязан быть безумным. И это безумие не может быть незаметным.
– Алекс, я думаю, это не то. – Череп под ногой Алёхина раскрошился с легкостью… старого черепка. – Давай в следующий раз поищем в каком-нибудь более приятном месте.
Глава третья
Тонкая льняная нить
Бывает, недослышал, а оно и к лучшему.
Есть вещи более приятные, чем наблюдение за огнем, водой… Мне нравится, как Карина работает со своей любимой шпагой. Обнаженное женское тело и обнаженная сталь – и я не знаю, что острее и что ранит сильнее… Всё это – в метре от моей кровати – и как-то снова трудно сосредоточиться на ее лице. Карина двигалась не быстро, но с той точностью, что заставляет восхищаться рисунком, который чертит клинок, даже если этот клинок прокладывает путь к твоему горлу. В какой-то момент мне показалось, что Карина вовсе остановилась. Безупречная стойка, расслабленная кисть – пространство крутилось вокруг нее, послушно подставляя нужную точку под удар шпаги.
Боюсь, в фехтовании мне ее нечему учить, зато я почти разобрался в сложном рисунке, украшающем ее ягодицы. Ночью мне это не удалось. Никогда не видел крыльев, размещенных на таком… не самом пернатом месте. Если Карина чуть-чуть повернется, я смогу понять, голова какой птицы украшает ее крестец…
У меня – почти идеального – есть одна вредная привычка – никак не научусь запирать дверь. Дверь открылась и закрылась. Алиса увидела. Надо полагать, показательные выступления Карины повлияют на изменение стоимости жилья, и то, с какой скоростью Карина закуталась в халат, – не поможет. Цены растут быстрее.
Дверь открылась снова. Есть кое-что похуже цен – лейтенант Костяного отделения, который решил испортить вам утро.
– Еще не завтракал? – В словах Алёхина слышалась явная надежда, что я по какому-то чудесному совпадению совместил сегодня завтрак с обедом, ужином и завтраком следующего дня.
– Нет.
– Повезло. Пошли, нагуляешь аппетит…
