в глобальной перспективе.
Что отвечу? Не верю! Весь мировой политический опыт подсказывает, что мир не может регулироваться цинизмом, двойными стандартами, да бомбежками неугодных. Аморализм как этический принцип не может претендовать на всеобщее признание. Народы еще не утратили нравственного чувства, да и вряд ли когда-нибудь потеряют его.
Глобализму, хотим мы того или нет, должна соответствовать новая этика. Кто-то называет ее 'абсолютной моралью', имея в виду такую мораль, с нормами которой согласились бы все. Другие говорят о всемирной отзывчивости. В любом случае прагматизму 'мировой закулисы' и 'войне цивилизаций' нужна нравственная альтернатива — и это не прекраснодушие, а необходимость. В прошлом веке стабильность мира держалась равновесием зла. В новом мире, который сейчас становится, народы просто вынуждены будут найти иные принципы взаимоотношений — не на противостоянии, не на высасывании, не на выбрасывании тех, кто вне стратегических интересов. Так можно было строить геополитику раньше. Теперь придется искать этический ответ на вызов глобализации.
Каким будет этот ответ, пока сказать трудно. Но уже сейчас ясно, что если не найдем способа внедрить такие этические постулаты, как любовь к иному (народу, цивилизации) в мироощущение политической элиты, мировой бойни не избежать.
В этой перспективе то, что было, — а я убежден, что и есть — между народами России и Грузии, это не прошлое, а скорее будущее: яркий пример межнациональных отношений, построенных не на выгоде, а на любви. Или 'на выгоде любви', если уж формулировать новую этику в старых понятиях.
Мы смотрелись друг в друга любящим взглядом, не держа ни зла, ни обиды, и это нельзя сбросить в лету ни с Метехского, ни с Москворецкого моста!
— Эк-как тебя на пафос потянуло, — сказал друг, когда я поделился с ним такими мыслями. — Только не вздумай все это писать. Нынче такое читать не будут: теперь все пишут иронично, стебно, невсерьез. А кроме того, ведь и не было в наших русско-грузинских отношениях никакого пафоса. Вспомни-ка: это у государства был пафос насчет дружбы народов, а мы просто любили друг друга — грузины русских, русские грузин.
И я вспомнил. Вспомнил последний день той первой поездки в Тбилиси. Провели мы его с приятелем в аэропорту — два 'молодых специалиста' в первой командировке. Уставшие, полные впечатлений, выполнившие труднейшее задание, но и погулявшие, поистратившиеся вдрызг. На обратный билет наскребли еле-еле, прибыли в аэропорт без копейки в кармане. Впрочем у Иосифа, моего напарника, все было рассчитано и расписано до секунды: зачем, рассуждал он, деньги, когда в самолете покормят, а там, в Москве доберемся. Родной все-таки город, не пропадем как-нибудь.
И тут, среди этих голодных наплывов, словно виденье, невесть откуда материализовалась странная фигура. Вся в черном, худющая, чуть скрюченная, да еще с помелом в руке. Она напоминала какое-то фантастическое существо из книжной иллюстрации, но кого именно, так и не вспомнил.
— Ребята, — сказало видение трескучим голосом, — идем!
Не очень соображая, что происходит, мы, разумеется, поднялись со своих мест, поплелись за странной женщиной. Вышли из здания аэропорта, куда-то заковыляли, пока не оказались у крошечного строения, которое она стала отпирать каким-то ржавым ключом. Потом скрылась в глубине, пошуршала, покряхтела и наконец снова опредметилась, держа в руках две бутылки боржоми с буханкой хлеба.
— Больше ничего нет, — пояснила она, сделав специфически грузинский жест для ясности.
С какой скоростью мы уплетали буханку, запивая водой, объяснять, полагаю, не надо. Жаль, не было представителей книги Гиннеса: рекорд по поеданию буханок взяли бы точно. А женщина смотрела и улыбалась.
— А то убираюсь тут, — пояснила она, — смотрю: второй день не едите…
С тех пор прошло без малого пятьдесят лет. Но тот вечер, ту грузинку-уборщицу, тот вкус боржоми с хлебом отпечатался на всю жизнь как одно из ярчайших переживаний. Даже не знаю, как его охарактеризовать: сказать, что ничего вкуснее никогда не ел? Это банально, да и дело не в том.
Где-то в Евангелии говорится: Бог больше ценит пожертвование не того, кто много имеет, а того, кто сам нуждается, делясь последним. И хотя мы не боги, но в этом отношении, думаю, точно созданы по образу и подобию. Потому что сколько уж я получал за жизнь ценнейших подарков, принимая и с радостью, и с признательностью — но такой горячей волны благодарности, истекающей прямо из сердца, как к той бедной грузинке, не испытывал, кажется, ни к кому. Так что и вправду: причем тут пафос. Просто любовь.
Приложение 5
Е.В. ЗЛОБИН (РГГУ, Москва)
О НЕКОТОРЫХ ПРОБЛЕМАХ ГЕНЕЗИСА ИНФОРМАТИКИ В РОССИИ
Потребность к изучению собственной истории, возникающая в социуме, может свидетельствовать, в какой-то степени, о начале его стагнации либо завершении жизненного цикла. Ностальгическое обращение к коллегам — 'Ты помнишь, как все начиналось' — рождается, как правило, когда все уже закончилось, на основе потребности оправдать свое существование воспоминаниями о сделанных в этой жизни добрых делах: переведенная через улицу старушка, сын, дом, дерево, монография, программа: далее по личному списку. Сходен по жанру и объемный сборник, изданный в Новосибирске при поддержке РФФИ. Тем не менее, он представляется исключительно полезным для лучшего понимания того, что есть историческая информатика сегодня, как она появилась, куда, как и почему трансформировалась, какие этапы в своем развитии прошла, а также для выработки прогнозов ее дальнейшего развития.
Оговоримся сразу, что название сборника представляется весьма спорным. Правильнее было бы назвать его 'Очерки истории кибернетики в СССР', поскольку именно такое название наиболее полно соответствует его содержанию. Попытка редакторов-составителей осовременить название предпринята, видимо, с целью обеспечения поддержки издания фондом, однако, в ущерб исторической истине. Представляется, с нашей точки зрения, не всегда корректным использование современной научной терминологии для описания процессов, происходивших 50–30 лет назад. Непродуктивно оценивать средневековье с позиций морального кодекса строителя коммунизма: разные точки отсчета и системы мер. Конспективную попытку обозначить взаимосвязь и взаимопроникновение терминов 'кибернетика', 'прикладная математика', 'информатика', 'новые информационные технологии' делает автор предисловия Д. А. Поспелов. Однако, как нам кажется, она ему не совсем удалась, в отличие от достаточно емкого и содержательного исторического обзора, охватившего период 50-х — 70-х годов прошлого столетия. Тем не менее, сборник получился, используя любимые словечки классика, 'чертовски интересным'. Читается он взахлеб, на одном дыхании. По прочтении более чем шестисот страниц невольно становится 'обидно за державу', начинаешь лучше понимать, когда и почему мы отстали 'навсегда'.
Как представляется, хронологически 'центр тяжести' сборника лежит в интервале 50-х годов — периоде больших потрясений в обществе в целом, и в академическом его секторе, в частности, — рубежном между культом и оттепелью. Процесс борьбы за постепенное превращение кибернетики из 'лженауки' в самостоятельную и мощную научную отрасль, весомо представленную в академическом сообществе, достаточно подробно отражен как в публикуемых стенограммах научных дискуссий и личных воспоминаний их участников, так и в перепечатываемых журнальных статьях тех лет, которые в настоящее время труднодоступны, но, безусловно, вошли в Анналы. Интересно и показательно достаточно подробное
