плече — чистенький, аккуратный, в матроске.
— Я-та? Я кошу сено, — нашлась Лидка.
— Ты косишь не сено, а траву. Сено — это зимой, когда сухое.
— Ну да, и сейчас оно сено.
— Нет — трава.
— А что у тебя в коробках? — спросила Лидка.
— Это в школьный музей... Насекомые...
— Покажи...
— Ну да — раздавишь.
— Не-е... Зато я тебе отдам бабочек... Если только в школу.
— В школу, — подтвердил Венька. — Я тоже буду учителем.
— Ну и будь — мне-то что...
— На, смотри, — нехотя разрешил Венька.
В коробках, разгороженных картонками на клеточки, в вате лежали мушки, жучки.
— Я тебе сейчас бабочек принесу, — сказала Лидка.
— Давай. Ты беги, а я буду изучать животный мир.
— Разве бывает мир птичий, травяной, животный?
— Бывает.
— Тогда какой будет мир, когда закончится война? — спросила Лидка.
— Тогда будет мир во всем мире.
— Ну да.
— А вот и да! Неси бабочек, — потребовал Венька.
— Мою литовку покараулишь?
— Ладно.
Дома за столом сидела мамка и хлебала груздянку. Перед ней сидела скотница Ленка — полная круглолицая девка-брошенка, с жидкими желтыми кудерьками, выпущенными на виски от косичек, уложенных короной над прямой, но тоже жиденькой челкой.
— Лена, поешь, — предлагала мамка.
— Да нет, я не хочу есть, — отнекивалась Ленка. — Ты, Сима, лучше мне погадай, а?
— Да я ж тебе недавно гадала.
— Мамк, я за бабочками... Я там сено кошу.
— Коси. — сказала мамка, не удивившись.
— Сима, ну погадай, а?.. Долго ли...
— О чем опять?
— Буду ли я жить семейной жистью в этом месяце?
— Тьфу ты господи! — засмеялась мамка. — Да и к цыганке ходить не надо — сама ведь знаешь...
— Ну, Сим...
— Иди ты, Ленка, к чертям! Ой, ой, господи — уморила!..
Лидка нашла коробочки и выбежала.
— Лидк, а Лидк! Постой! — крикнула мамка.
— Ну, стою! — отозвалась Лидка.
— Поешь груздянки...
— Потом я. Мне некогда — я сено кошу...
— Вот, — подбежала Лидка к Веньке, внимательно разглядывающему что-то на земле через лупу.
— А, это ты...
— Дай разок глянуть, а?
— Спугнешь еще.
— Это кого?
— Я изучаю муравья...
— Да я тихонечко — только разик...
— Ну ладно уж — на. Только быстрее, а то мне надо отнести коробки домой и еще вернуться... А это кто засушивал? — спросил Венька, разглядывая бабочек.
— Маня.
— Скажи ей, что бабочки редкие. У меня таких нет.
— Ладно, скажу, — пообещала Лидка, разглядев в лупу усы муравья. И, не найдя для себя ничего интересного в этом муравье, подняла литовку и пошла косить.
Но косить ей пришлось недолго. По тропинке со стороны элеватора пришел парнишка-цыган и отобрал у Лидки литовку.
Сквозь слезы она стращала цыганенка, что пожалуется Кольке, кричала, звала мамку. А он бежал и бежал в степь. И она ревела и бежала следом, пока видела его красную рубаху. И потом, когда и рубаху уж не было видно, все равно бежала не зная куда. Так, как эту литовку, ей ничего жалко не было. И такого горя не было. Она упала без сил на землю далеко за элеватором и долго еще выдирала со злости вокруг себя траву-конотопку и ревела.
А потом, всхлипывая и вздрагивая, долго возвращалась домой.
Осенью Лидка распорола ржавым гвоздем ногу. По первому льду, катаясь на Фишкиных коньках, провалилась под лед. Зимой в холода и бездорожье она угорела от «буржуйки», которую топили кизяком, и Лидку еле откатали в снегу. Той же зимой отвалялась она две недели на полатях с корью. Весной подхватила воспаление легких. После наводнения чуть не утонула — перевернулся на середине Тобола паром. А спаслась на мешке с диким луком.
Остервенело дралась с уличными мальчишками, потому что сама била и была крепко бита.
Соседи все чаще приходили к Лидкиной матери, кричали:
— ...Это опять, наверно, твой звереныш по огородам шарит? Гляди. Ох, когда-нибудь скараулим да и вилами ткнем али стрельнем. Ей-бо!..
— ...Это не твоя ли у нас окна высадила?..
— Сима, мельничиха собирается в суд подавать, — предостерегали сочувствующие. — Говорят, твоя Лидка им за Рыжего Вовку ворота дегтем вымазала и баню подожгла...
— ...Говорят, золотые часы у директора маслозавода из кабинета пропали...
— ...Говорят, какая-то шайка у бабки-травознайки избу обчистила — будто бы золото искали... Бабку паралич разбил. Не твоя ли?
— ...Говорят, на сберкассу нападение было. Сторожа укокошили... Твоя-то дома ли была ночесь?..
Говорят, говорят, говорят...
А Лидка всего только раз, перед концом войны, когда была закрыта на ремонт библиотека, украла стопку книг. Отковыряла в раме замазку, отогнула гвозди и зацапала все книжечки, что лежали на окне. Да и в тех после, перечитав дважды «Войну и мир», «Воскресение», «Мои университеты», подклеила все странички да и подкинула их на крыльцо к приходу библиотекарши.
А перед самым концом войны мамка продала избу.
Видимо, я сидела в этом сквере очень долго и вид, наверное, у меня был не очень нормальный, если вдруг подошел молоденький милиционер и спросил:
— Может быть, вам нужна помощь?
— Спасибо! — сказала я.
— Извините! — смущенно сказал милиционер и вежливо козырнул.
Пришлось встать. Я шла по улице и удивленно думала о том, что прошло почти двадцать пять лет, что я ни разу не побывала там, в своем детстве, что ни разу не вспомнила, не поинтересовалась, как, что и где
