Дорога кружила меж скал, теряясь за поворотами. И когда Нюра входила в скалистые коридоры, ее охватывала медленно остывающая тьма. И еще больше она пугалась своих гулких шагов. Казалось, что со всего леса на этот шум сбегаются звери, крадутся обочь дороги и неотступно следят за ней, смотрят в спину. И тогда Нюра начинала бежать. Раскрыв рот, глотала холодный, встречный воздух. Тяжело колотился на спине рюкзак. В ушах гудело, и явственно слышался сверху не то зов, не то стон. Остановившись, Нюра замирала, пугливо съежившись, взглядывала вверх, будто могла обвалиться на нее скала или спрыгнуть с осыпчивого края какое-нибудь лесное чудище, и шептала: «Господи, помоги! Мамочка, что же это!» Подождать бы ей первого автобуса, уныло, с отчаянием подумала Нюра, понимая, что все равно не стала бы ждать утра.
Но вот разомкнулись скалы, и расступился лес. Тускло взблеснули рельсы. На угорчике, на фоне сумеречного неба, возникли темные копешки, придавленные березовыми палками. И Нюра было подумала, что можно зарыться в сено и уснуть до утра, но шла и шла мимо этих копешек, словно кто толкал ее в спину, и спрашивала себя: «Кончится ли когда-нибудь эта длинная ночь с этими странными звуками, со зловеще- жуткой тьмой. Кто знает?» Кончится. И я буду с тобой. Я знаю — ты мое счастье и моя пагуба. А когда мы с тобой будем очень старенькими, то навсегда поселимся на этом островке и будем жить и беречь друг друга. Станем рыбачить летом и рыбачить зимой.
Олег, сегодня, когда ехала на вокзал, я увидела в окно автобуса, как ломали бараки, где жили Галя и Братишкины, где жила я. На развалинах деловито топтались два бульдозера. На бугорке стояли ребятишки — жители высотных домов — ждали интересных событий. А чуть дальше ребят на уцелевшей лавочке сидел слесарь Васильев, да рыжая дворняжка истово кидалась на машины, и было похоже, что она намеревалась охранять прежнее жилище до последней секунды своей жизни. А после мне было грустно оттого, что я не выскочила из автобуса и не увела этого пса, и не сказала ничего слесарю Васильеву, который, видать, пришел проститься и вспомнить то, что было здесь пережито.
— А что знаю я о тебе? — спрашивала себя Нюра, боязно поеживаясь и входя в грустный туман. Туман вытекал на рельсы из глубокой лощины. — Только лишь то, что пришел в цех два года назад из научно- исследовательского института черной металлургии. Был женат. Ребенок. Платишь алименты... Ах, Нюра ты, Нюра, — усмехнулась она, — какое это имеет значение? Ну, платит — пусть платит... Деньги, что это такое? Богатство? Нет. Богатство — это когда есть все: любимое, нужное дело, друзья, родной человек и... вот такая ночь... Это мое богатство... Так что же я знаю о тебе, Олег? Кто ты? У тебя преимущество перед другими мастерами — ты более образован. Хотя ты и говоришь, что в нашей работе главное — опыт. А может быть, главное — люди? Хорошо — опыт. Опытные бригадиры, опытные мастера с нешибко большим образованием рвутся к полету и быстренько уходят в новые цеха. Остаются, кто привык и у кого болит душа за всех и за дело. Ты, наверное, тоже уйдешь, да? Вдруг да предложат тебе титул выше, чем теперешний, уйдешь ведь? Наверное, уйдешь. Что же, человек должен расти... Ты только не сердись на меня. Это я иду, иду к тебе и думаю, думаю, вспоминаю... Я тебя очень люблю... Ты даже представить не можешь, как я тебя люблю. Знаешь, иду на работу, думаю о тебе. И на работе, как только остаюсь одна, без людей, снова думаю о тебе. И дома не нахожу места — думаю о тебе. Я схожу с ума. И вот иду к тебе.
Нюра вспомнила, как бегала по магазинам, искала Олегу подарок ко дню рождения. И наконец после долгих поисков приобрела ружье для подводной охоты, маску и ласты. И привезла все это к нему на озеро. А еще Нюра написала ему открытку и вложила в пакет.
Олег жадно отхватывал у жизни, у времени летние, ясные дни и вздыхал: «Еще немного и — пропало лето!» Нюра написала ему на открытке вдруг возникшие слова:
Как рад он был подарку и как был немного ошарашен, когда прочитал открытку. Нюра впервые увидела в его глазах нечто похожее на интерес и недоумение.
— А ты иногда ничего, — сказал он.
Что было за этим «ничего», Нюра не спросила, понимая, что Олег и над ней не прочь поиронизировать и ее небось тоже, как Пегова, считает темнотой, деревней... «А я, Олег, и не претендую на большее, чем у меня есть, — молча говорила ему Нюра. — Пока не претендую. На большее, чем он есть, претендует Фофанов, и это смешно. Хотя немногие знают, что Фофанов недавно истошно рыдал: умерла собака — гончая».
А что я знаю о тебе, Олег? Помнишь, мы шли в кино, и ты этак спокойненько сказал:
— Вон идет жена, — и сделал изысканный полупоклон в ее сторону.
А я еще раньше поняла, что это твоя жена. И пока мы шли до кинотеатра, у меня все щипало глаза. Я делала умное, спокойное лицо, даже как-то неуклюже пыталась шутить. Ведь ничего не случилось — какая- то рыжеватенькая женщина прошла мимо. Я покорно шла рядом с тобой, сидела рядом с тобой в кинотеатре и выходила из кинотеатра рядом с тобой, ехала в трамвае, шла рядом с тобой через завод, через пустырь к своему дому и рядом с тобой лежала в постели, и... как далеко ты был от меня...
Господи, почему у меня тогда не хватило сил навсегда уйти от тебя? Просто взять и свернуть за газон, потеряться в густой сирени. Почему я не свернула тогда? Ведь я же знаю, как жестока память: и надо бы не вспоминать, не думать о чем-то, вроде бы ненужном, несущественном, а это «что-то» настойчиво скребется в сердце, и попробуй спрячься, попробуй убеги!
Нюра увидела смутно белевший столб и оборотилась.
Позади шесть километров, впереди два.
Снова тихонько выглянула луна. Чуть-чуть, с ладошку, и Нюра обрадовалась, пошагала вперед. И снова зазмеились, потекли рельсы. В одном месте ей послышалось, будто бы кто-то крикнул: «Эй!» Опешила. Замерла. Долго стояла и вглядывалась в темноту, но больше никто не вскрикнул.
Шаги, шаги...
Как-то года три назад возвращалась Нюра полночью из школы, проехала на трамвае до конечной, прошла через весь притихший завод и, выходя на пустырь, вдруг услышала за спиной торопливые шаги. Нюра ступила в сторону, присела возле труб (она всегда так делала — пряталась в темноте) — бежал мужчина.
— Эй, — крикнул он зло. — Эй!
Нюра поняла по голосу, что человек пьян. И голос этот добра не сулил.
А про этот пустырь, между заводом и поселком, ходили нелепые странные слухи — будто бы там всякую ночь кто-то страшно и долго кричал. Нюра частенько возвращалась из школы одна — от трамвая через завод и пустырь четыре километра до поселка, но никто ей до этого дня не встречался.
— Эй! Эй! — метался ищущий голос.
И долго сидела Нюра, притаившись в тени труб, с ужасом прислушиваясь к гулкому топоту пьяного человека, пока не услышала далекий, тревожный зов:
— Ню-ааа! Ню-а-а!..
Она поняла, что это кричат Галя и ее муж. Они гостили у Нюры. Беспокоились о ней. Вышли встречать.
А вот сейчас я иду к тебе. Ночь. Тайга. Горы. Иду и думаю, вспоминаю, и мне — хорошо.
Может быть, ты уже спишь?
Нюра остановилась. И, подумав, что теперь уже торопиться незачем — вот-вот и она придет, — сняла рюкзак и опустила его на дорогу. Села на рельс, но, оглядевшись, быстро встала и перешла на другую сторону. А вдруг да кто-нибудь вышагнет из темноты?
Нюра обхватила колени руками, ссутулилась.
Когда-то давным-давно в такую же ночь, Нюра с Братишкиным сквозь березовые и сосновые леса, вдоль полей с полегшими от недавней грозы хлебами шла на водную станцию, к яхтам. Назавтра должны
