плакала, отец был готов обещать все, что угодно. Не то чтобы он всегда выполнял свои обещания, но просто не выносил слез своей маленькой дочки. Кроме того, Аделаида слышала, как ее гувернантка, маркиза де Ла Ланде, часто повторяла другим нянькам: «Мадам Аделаида самая красивая из дочерей короля».
Если ты красивая, нужно быть смелой и попробовать использовать расположение к себе влиятельных особ. От безысходности Аделаида была готова рискнуть.
Ей встретился один из пажей. Когда они поравнялись, он поклонился ей, и девочка властно потребовала:
– Мне необходимо говорить с его величеством.
Паж, изо всех сил стараясь не рассмеяться от «взрослых» манер ребенка, почтительно ответил:
– Мадам, насколько мне известно, его величество сейчас на мессе.
Аделаида благосклонно кивнула и проследовала к покоям короля.
Возвращаясь с мессы, Людовик, как обычно, чувствовал себя неуютно, ему хотелось вести праведную жизнь, но очень нравилось общество мадам де Майи, хоть сознание того, что это грех, и отравляло его счастье.
Людовик не мог долго печалиться. Мысль о том, что вскоре он отправится в Куси, замечательный дворец среди лесов рядом с Сеной, подняла его настроение. Дворец был прибежищем для него и мадам де Майи. Сразу же после покупки не мог отказать себе в удовольствии перестроить и украсить его. Дворец перекрасили в голубой цвет, отделали золотом, а в комнатах сделали зеркальные стены. Теперь Куси стал по-настоящему прекрасен.
Людовик очень хотел погрузиться в умиротворяющую атмосферу Куси, куда он отправится вместе с любовницей и несколькими самыми преданными друзьями. Он очень надеялся, что там не будет чувствовать угрызений совести. Конечно же его можно понять и простить. Мария, его королева, не могла предложить ему физического удовлетворения, а ведь Людовик здоровый мужчина двадцати девяти лет.
– Лет через сорок будет достаточно времени для раскаяния, – говорил герцог де Ришелье.
Но совесть время от времени грызла Людовика, и он думал обо всем этом, пока шел в свою спальню. Войдя в переднюю, Людовик с удивлением заметил бегущую к нему маленькую фигурку.
Маленькие ручки обхватили его колени, и, прерываемый рыданиями, раздался голосок: «Папа! Папа! С тобой говорит твоя мадам Аделаида!»
Он поднял ребенка на руки. Щеки девочки были мокрыми. Как только ее лицо поравнялось с его, она обняла его за шею и прижалась к отцу.
– Что беспокоит тебя, моя радость? – нежным голосом спросил Людовик.
– Они хотят забрать Аделаиду у папы и отослать ее.
– И кто же собирается сделать эту ужасную вещь? – спросил он.
– Они говорят, что ты и собираешься.
– Я? Разве я могу отослать мою любимую мадам Аделаиду?
– Нет… нет… папа, не можешь. Поэтому ты и должен остановить их, они хотят отослать нас к монахиням… на годы… годы… годы.
– Это потому, что вам нужно учиться, моя дорогая.
– Здесь я выучусь… быстрее.
– Ну… Все уже хорошо обдумано, и было решено, что лучшими учителями для тебя и твоих сестер будут именно монахини. Очень скоро вы вновь окажетесь дома.
– Через годы и годы, – закричала она и заревела в голос.
– Тише, малышка, – успокаивал ее Людовик, тщетно ища кого-нибудь, чтобы передать ему плачущего ребенка. Но Аделаида не собиралась позволить ему так просто отделаться от нее. Еще крепче вцепившись в отца, она обрушила на него целый водопад слез. – Тише, тише, тише! – кричал Людовик.
– Но они заберут меня у моего папы… останови их, пожалуйста. Пожалуйста… пожалуйста… ну, пожалуйста!
– Но, моя дорогая…
– Ты король. Ты можешь!
– Аделаида…
Девочка начала неистово лупить его кулачками.
– Можешь? Можешь? – верещала она.
– Понимаешь, Аделаида…
– Если ты отправишь меня туда, я там умру, – выла она. – Обязательно умру, потому что не могу жить без моего папы…
Девочка не притворялась. Аделаида понимала, что если она уедет из Версаля в Фонтевро, то действительно пройдут долгие, долгие годы, пока она вернется сюда.
К ним подошел герцог де Ришелье и поинтересовался:
– Послать за гувернанткой мадам, ваше величество?
– Нет… не надо! – кричала Аделаида. – Я не позволю моему папе покинуть меня.
– Что я могу поделать? – беспомощно спросил король.
