Ноги у него были все время согнуты в коленях. Он так и не разгибал их и от этого здорово походил на обезьяну.
Вслед за ним стали спрыгивать вниз и другие, тоже здоровые, ногастые.
Обезьяний парень перекинул гитару на спину и неуклюже полез на катер. Он лез грубо, будто это была куча металлолома. Цеплялся руками за что попало. Его ноги чертили серые полосы на краске палубы, такой белой, такой свежей.
Он вскарабкался на борт, потопал ногами, прочно ли.
Приложил руки к груди и, кривляясь, закричал глупым голосом:
— Кто-то потерял пароходик! Потерявшего прошу обращаться ко мне. В противном случае находочку считаю своей!
И затопал ногами, заплясал какой-то дурацкий танец. Как он так может? Ведь беда. А они еще смеются…
— Вон твой отец, — безжалостно сказал Борька.
Сашка стал искать папу глазами. Сашка выглядывал его в толпе, а сердце у Сашки замирало. Его мучил страх, а вдруг папа плачет или рвет на себе волосы, или стоит, схватившись за голову.
Папа стоял в сторонке. Лицо его было спокойным. И только фуражка лежала около него на земле, и он ее не поднимал. Позади него, сбившись в кучу, стояла вся команда катера «Степан Разин».
Сережа-машинист низко опустил кудрявую голову. Все было виноватым в его сильной фигуре. И вислые плечи, и опущенные руки, и даже полоски на тельняшке.
Сашка подбежал к папе.
— И ты тут, — рассеянно сказал папа и погладил Сашку по голове, чего не случалось уже много лет. Папа считал, что Сашка уже мужчина и отношения у них должны быть строгие, мужские.
— Виктор Николаевич, — дрожащим голосом сказал Сережа-машинист, подходя сзади. Лицо у него было багровым. Даже глаза были красными. — Мы что, знали, что вода спадет? Ну, думали, пришвартуемся тут, футбол посмотрим. Ну, на часок запоздаем. Мы что же, знали, что такое получится? Что ж, под суд, значит, за это?
Визгнув тормозами, около кафе остановилась «Волга». Из «Волги» вышли сразу четверо. Двое военных, строгая женщина в больших очках с толстым портфелем в руке и еще совсем седенький старичок. У него было доброе лицо и довольно длинная белая борода. Ветер тут же занялся его бородой, и старичок сжал ее в кулаке, будто боялся, что она оторвется и улетит.
Все засуетились, давая им дорогу к обрыву.
Сашка с болью смотрел на их спины, заранее переживая: сейчас они увидят… Сейчас они увидят…
И правда, они подошли к краю, да так и замерли. Только седенький старичок не подошел близко, а, прижимая бороду к пальто, вытянул шею и издали посмотрел на «Степана».
Сашка как-то сразу понадеялся, что этот старичок что-то придумает и поможет.
— Н-да… неприятности… — сказал старичок тонким голосом.
Сашка стиснул зубы. Неприятности… Проклятье!
Папа шагнул было к ним, хотел что-то сказать, но высокий военный остановил его холодным жестом.
— Ваше мнение? — обратился он к остальным.
— Крайне сложное положение, — сказал военный пониже.
— Дикость какая-то, — сказала строгая женщина, сняла очки, посмотрела вниз на «Степана Разина» и снова их надела.
— Распущенность. Разгильдяйство.
— Может, применить катки? Смазать салом доски и спускать на воду.
— А как вы его поставите на катки, интересно?
— А домкраты?
— Вы посмотрите, каков грунт! Мокрый, можно сказать, жидкий песок.
— В том-то и дело.
Старичок наклонил голову набок, сунул клок бороды в рот и пожевал его. При этом лицо его сморщилось, как будто борода была кислой.
— Я скажу вот что. Проще всего оставить катер здесь до следующего года. Весной половодье само снимет его с мели.
— До следующего года?!
— Нечего сказать! Хорошенькое дело!
Папа что-то невнятно пробормотал сквозь стиснутые зубы.
— Ну тогда вот что. Уж вы поверьте моему опыту. Это вам влетит в копеечку — спускать его на воду.
— Может, прорыть канаву?
— Н-да… Вот если бы здесь была железная дорога…
— Да, да. Очень мило. Очаровательно. Я восхищен. Проведите сюда железную дорогу, сделайте тут станцию. Только этого не хватало, — снова сказал старичок. — Я вам говорю: ждать до будущего сезона.
— Папочка… — сказал Сашка, замирая от тоски.
— Иди, иди, — сказал папа.
Сашка не мог этого вынести. Папино лицо просто убивало Сашку.
Он попятился в толпу, продолжая все глядеть на папу, и налетел спиной на Лельку. Лелька всхлипнула. Глаза У нее были заплаканные, маленький острый нос посинел от резкого ветра, дующего с реки.
«А если… — как молния, вдруг мелькнуло в голове У Сашки, — а если еще раз наврать? Ну, еще один разок. Ну, самый распоследний… И правда, чего он теряется? До будушего года, говорите? Ладно. Сейчас увидим будущий год…»
Сашка быстро оглянулся по сторонам, схватил Лелькину руку и сжал ее изо всех сил, как-то невольно удивившись, до чего же она худая и тонкая, ее рука. Но Лелька была спасение, упустить ее было никак нельзя.
Сашка поволок ее за собой. Лелька сначала немного упиралась, а потом молча и покорно побежала за ним.
Сашка утащил ее за голубой павильон. Там один на другом стояли ящики с пустыми бутылками. Сашка припер Лельку спиной к ящикам.
— Чего ревела? — быстро спросил Сашка.
— Пароход жалко… — тихо всхлипнула Лелька. Лелька стояла перед ним ровненько, как перед учителем, опустив руки, подняв голову, и только мигала. Ресницы от слез слиплись кустиками.
— Тоже мне! Ревешь, а сама не знаешь чего, — почему-то шепотом, наклоняясь к ней, сказал Сашка. — Сейчас прибудет вода. И поплывет катер… пароход.
— Правда?! — Лелька попробовала улыбнуться озябшими, посиневшими губами, но уголки рта поползли книзу. — Тебе твой папа сказал, да?
Гул толпы заглушил робкий Лелькин голос. По-шмелиному гудели мужские голоса. Вскрикивали женщины.
— Ноги заливает! — орал кто-то.
— Люди без мозгов! Скорей, скорей!
— Руку дайте, руку! Чего смотрите? Тащите меня!
— Тону, братцы!
Сейчас было уже не до Лельки. Сашка обогнул угол павильона, прямо по лужам, шлепая по густой грязи, бросился к берегу.
Узкий пляжик с шипением заливала вода.
Все, кто там были, подпрыгивали, вскидывали ноги, торопливо карабкались на обрыв, срывались. А волны настигали их, обдавая мутной пеной.
