– Она умерла.
– Как?
– Ее убили.
Эммануэль поставила бокал на столик. Зак задумчиво устремил взор на стоящую рядом с ними свечу; было видно, что воспоминания причиняют ему большую боль.
– Это было в том форту, о котором ты мне говорил? – негромко спросила Эммануэль. – В форту Маккена?
Он кивнул, затем обнял ее и прижал к себе. Эммануэль положила голову на его мокрое плечо, чувствуя сильное и тяжелое биение сердца.
– Ее отец был начальником форта. Он хотел, чтобы она вернулась к матери на Восток, нашла там какого-нибудь респектабельного человека и вышла за него замуж. Но у Рэчел были другие планы.
– Она любила тебя, – поняла Эммануэль. Она вдруг почувствовала дикую ревность и тут же устыдилась.
– И именно из-за этого умерла. – Зак говорил на удивление ровно. Поставив бокал с вином, он погладил ее по влажным волосам, но его взгляд был направлен куда-то в пустоту. – Те люди, которых убил лейтенант, – они все были мне близки или, по крайней мере, что-то для меня значили. Молодой капрал из нашего подразделения… пожилая мексиканка, которая стирала мое белье… маленькая девочка, которую я учил играть в шахматы. – Он помолчал. – Последней была Рэчел.
Эммануэль провела рукой по его щеке, чтобы как-то его успокоить.
Он перехватил ее руку и с силой сжал.
– Этот лейтенант просто играл со мной. Как-то вечером я обыграл его в шахматы, и он решил доказать, что умнее меня, тем, что причинил боль мне и окружающим меня людям. Он думал, что я его не поймаю и даже не пойму, что это сделал он.
– Но ты его вычислил.
– В конечном счете – да. Он оставлял записки, издевался надо мной, спрашивал, нужен ли мне еще один труп, чтобы все понять. – Зак помолчал. – Он должен был отплыть в Калифорнию. Если бы я вовремя не сообразил, кто убийца, он успел бы уехать.
– Что ты с ним сделал? – чуть слышно спросила Эммануэль испуганным голосом. – Ты убил его?
– Нет. Я хотел и мог это сделать. Был момент, когда я почти совершил это.
– Не думаю, что ты сомневался в своем решении.
Зак взял ее за подбородок.
– Ты вспомнила об этом случае сегодня днем – и о том, что произошло на улице Конти? – Он отрицательно покачал головой. – Я солдат, Эммануэль. Меня давно приучили, что убивать надо лишь тогда, когда опасность угрожает тебе самому. Многих, кто не соблюдал этого правила, самих постигла смерть.
– Это относится и к лейтенанту в форту Маккена?
– Нет, это выглядело бы как холодное, расчетливое убийство. Я не палач.
Эммануэль считала этого человека не знающим жалости солдатом, несшим боль, смерть и разрушение. А теперь она узнала, что он сражается только для защиты себя или других и с большим уважением относится к человеческой жизни. Как она сама не могла это увидеть?
– Эти люди, которые сегодня пытались тебя убить, – негромко произнесла она. – Их послал тот же человек, который нанял бродягу?
– Хэмиш именно так и думает. Он полагает, что я близок к разгадке.
– Но ты так не думаешь?
Зак удивил ее тем, что негромко рассмеялся:
– В этом городе наберется немало людей, которые хотели бы видеть мой холодный труп на столе для вскрытия.
– Не говори так, – вырвалось у Эммануэль.
Взяв ее за руки, он приподнял ее так, что Эммануэль выпрямилась, представ перед ним обнаженной.
– Вот как, мадам де Бове! – произнес Зак с лукавой улыбкой. – Вы действительно уверены, что не любите меня?
– Нет. Это просто желание, – ответила она, но наклонилась к нему ближе, словно опасаясь, что может потерять его. А когда он приник к ее губам для долгого поцелуя, она почувствовала слезы на глазах.
Он начал ласкать ее – медленно и нежно, доставляя ей удовольствие и получая его сам. И хриплым шепотом он сказал эти три заветных слова, которые она так ждала: «Я тебя люблю». И она чуть не ответила ему. Но Бог ее уберег – этого «почти» не произошло.
В бледном свете раннего утра большой дом на Эспланад-авеню выглядел очень красиво. Белые дорические колонны поднимались к небу, а высокая лестница с кружевными литыми перилами расширялась книзу, словно приглашая всех подняться по ней. Но Эммануэль прошла мимо дома по узкой, выложенной кирпичом дорожке аллеи из розмаринов к маленькому садику, спрятавшемуся чуть в стороне, у конюшен.
Она знала, что в это время дня Жан-Ламбер бывает именно в саду. К девяти утра солнце становится золотисто-желтым и начинает нещадно палить, и старику бывает слишком жарко, чтобы работать на земле. Жан-Ламбер каждое утро поднимался очень рано ради того, чтобы оказаться здесь, в этом райском уголке, с его аккуратными живыми изгородями из темно-зеленых карликовых кустов серебристой кошачьей мяты и вьющихся роз.
