— Что, нам опять в городской «вертеп»?! Меня там сразу зарежут! Не поеду!
— Зачем в «вертеп»? Просто в гости — к Мирону. Как только он в наряд заступит, так и навестим его жинку!
Шмер бросил смятый окурок в переполненную пепельницу и пошел отсыпаться в общагу. А Ромашкин побрел в роту рассказывать об успехах нацианально-освободительного движения Африки в борьбе с проклятым империализмом.
…Время сладкой мести пришло через неделю.
— Никита, подъем! — заорал Шмер прямо над ухом Ромашкина.
— Чего орешь? Отстань! Я всю ночь не спал, глаз не сомкнул! То замполит полка в казарму ввалится, то Рахимов. Под утро Алсынбабаев зачем-то пришел. Дежурный по полку три раза ответственных собирал и нотации читал. Надоели!
— Сейчас ты вскочишь с кровати, как будто отдыхал неделю! Мирон в командировку уехал. В Келиту. Минимум, на неделю.
— Ну и что?
— Дурила! Все на мази! Я уже с ней договорился!
— С кем с ней?
— Дурила! С Наташкой! Жинкой Давыденко! Очнись, ну! Не то пойду один!
— Иди! — Никита укрылся одеялом с головой, ему было не до «сладкого». — Потом раскажешь. С подробностями.
Шмер плюнул, сказал «черт с тобой», потянулся до хруста в суставах и энергично подергал шеей, руками и ногами. Резво побежал во двор к крану с холодной водицей.
Эх, быт! Никаких удобств! Конец двадцатого века, а вода — во дворе, из ржавой трубы.
— Готов, как штык! — И штык готов! — Шмер по возвращении бодро сымитировал бег на месте. — Ты как, Никит, не передумал?
— Нет.
— Угу. А вот где бы мне в столь поздюю пору горячительным разжиться? И не водкой паршивой… Все- таки дама… Где бы, где бы? Не знаю даже!
— Все ты знаешь! Не ври!
Да, вчера к солдатику приезжал папик-грузин. Презентовал Ромашкину отменное вино и коньяк, правда барахольский, но все же коньяк. Плюс фрукты.
— Знать-то я знаю…
— Достал, ну! Дай поспать! Вино, фрукты, коньяк возьми из моего сейфа!
«Потом раскажешь. С подробностями».
Шмер и рассказал. Потом. С подробностями.
О, давненько не переживал он таких острых ощущений! Если честно и откровенно, то никогда! Были в его жизни три женщины, совсем еще девушки… Тот случай на свадьбе, вообще не в счет, в суете даже не понял толком, что и как произошло. Но эта! То есть Наташка! Ломовая лошадь! Она загоняла Шмера до седьмого пота!
После третьего захода Мишка спекся:
— Сейчас еще по коньячку, и баста! Хорошего понемногу!
По коньячку давыденковская жинка — легко! А насчет «и баста» — поняла с точностью до наоборот. То есть снова накинулась на Шмера, и снова — по полной программе. Сам же сказал — и баста… Каждый слышит и понимает в меру своего… темперамента.
Но даже молодой неутомимый организм Шмера подустал. В одном месте натерлось, в другом зудело, в третьем саднило.
— Эй, юноша бледный со взглядом горящим! Хорош сачковать! Сам сказал: и баста!.. Вот скажу Мирону, что ты бездельник и лентяй. Накажет за недобросовестное исполнение служебных обязанностей!
— Не скажешь! Он из тебя враз отбивную котлету сделает!
— Не-ет, Мирон меня лю-у-убит, все прихоти исполняет. Это он тебя изуродует, если вдруг узнает…
— Да? А про «вертеп» Мирон в курсе? — выложил козырь Шмер.
— В курсе, в курсе. Но без подробностей. Шальные деньги не скроешь. Я говорю, что танцую и пою в эротическом костюме.
— Верит в танцы? — усмехнулся Шмер.
— Не знаю. Делает вид, наверное. Просто убедил себя в моей верности. Но того, кто пронюхает и будет болтать, чем я занимаюсь, уничтожит. Ему в Академию нужно поступать. Меня, конечно, поколотит, но не убьет, ни за что! Я его приворожила! Ведь есть чем, согласись? — она огладила себя по груди, качнула голыми бедрами.
Да уж, Миша, попал ты в руки мастерицы-профессионалки, любящей свое ремесло. Даже «вертеп» для нее, как сама призналась Шмеру, — не работа, а хобби. Кто-то любит детей, а кто-то сам процесс. Кому-то доставляет удовольствие шить, другим вязать или печь пироги. Кто-то болен выращиванием комнатных цветов, встречаются даже особи, обожающие рыбалку. А Наташка любила «скребалку» и «скреблась» каждый день по несколько раз и «самцов» меняла без разбора.
Убедившись, что сегодня от усталого офицерика больше ничего путного (вернее, беспутного) не добиться, она выставила его за дверь:
— Что б завтра был у меня после двадцати трех часов. Ни минутой позже! Тренируй «аппарат», мальчик! Такой молодой, а не набрал спортивную форму. Надо меньше пить и зарядку делать по утрам!
Ромашкин, как обычно, в ходе выполнения стрельб роты был назначен старшим на учебном месте по гранатометанию.
— Никита, спрячь одну гранату, — попросил Шмер.
— Зачем? Как я потом отчитаюсь?
— Удивляешь! На, возьми колечко от запала, для отчетности, а гранату положи в мою сумку. Рыбачить поедем с Ребусом-Глобусом на Каракумский канал, будем рыбу глушить. Я тебе сазана привезу на уху или карпов.
Никита с явным неудовольствием вынул из ящика гранату и запал в бумажной упаковке, спрятал их в Мишкиной полевой сумке. Если б Шмер предложил еще и самому отнести гранату домой, Никита наверняка бы отказался. А так — пусть рискует, если ему нужно. Статья номер… Хищение взрывчатых веществ… В сговоре с группой лиц (двое уже группа!)… Ох! Вечно Шмер втянет в историю!
— Вот спасибо, Никит! Слушай, я тебя так отблагодарю, так отблагодарю!
— Как?
— А вот, хочешь, за меня сегодня к давыденковской жинке сходи! Она, знаешь, у-у-ух-х!!!
— Она, может, и «ух!», но я не ухарь. Да и «потрепанный товар» не по мне.
— Да ты стал разборчив! Наелся? Никита! Вот уж не «второй сорт»! Наоборот, шикарный объект!
— Тем более. Сам заварил, сам расхлебывай.
— Боюсь, у меня сегодня ничего не получится. Нет необходимого настроения… — Шмер с утра вновь обильно намазал мочки ушей зеленкой. Это стерва Наташка ему вчера их так натеребила, что они стали, как локаторы. Проклятая эрозия…
Шмер — шумер. С зелеными ушами.
На следующий вечер Шмер шел знакомой дорожкой, нес бутылку шампанского даме и пузырь водки для себя лично. Шел уже без излишнего возбуждения и блеска в глазах. Типа: не такой уж я и мстительный. Плюс опасения — вдруг Мирон объявится раньше срока? А Мишке и вчерашнего «сеанса» хватило на неделю вперед. Эх…
Давыденковская жинка встретила уже в неглиже. А хороша! Породистая, кобыла! Зараза! Н-ну, за работу, товарищи!
Только к пяти утра Наташка выставила измочаленного Шмера за дверь. На ватных ногах он добрел до мансарды и рухнул, не раздеваясь, на диван. Сразу провалился в беспамятство.
Поутру, уже в канцелярии, Никита, критически глянув на бедолагу, резюмировал:
— Знаешь, Миша, я ведь тебя, пожалуй, туда не отпущу. Неуловимого мстителя из тебя не получается, ты устал. Здоровье ведь дороже. Погляди на себя! Рожа серая, глаза впали, синюшные засосы на шее и груди!
