Батальон рассредоточился на ротные колонны, занял оборону, экипажи принялись строить небольшие укрепления из камней вокруг машин.
Пехота, матерясь и подгоняя друг друга, начала строиться возле брони повзводно и поротно. Ротные ушли на командный пункт полка. Пока мы разбирались с солдатами, капитан Кавун вернулся.
— Офицеры, ко мне! Прапорщик тоже! — сказал он специально для командира гранатометно- пулеметного взвода Голубева (старый пройдоха попытался прилечь в тени возле пулемета). — Задача такая: рота действует отдельно. На трех машинах нас подбросят вот к этой отметке. — Ротный ткнул в точку на карте. — Седлаем хребет над шоссе и контролируем соседний кишлак, все подходы к дороге. Ждем удара со стороны горы Курук, ну и, вообще, отовсюду. Рядом не будет никого. Техника сразу уйдет, и мы останемся одни, — продолжил ротный.
Ваня почесал затылок и, сморщив веснушчатый нос, простонал:
— Эх, где же моя долгожданная замена!
Вот уже десять минут как мы ползли по склону все выше и выше. Первый подъем в горы.
— Ну, как дела, Ника? — спросил командир роты.
— Тяжеловато, жарко! — промямлил я ему в ответ, желания болтать не было.
— Это все ерунда пока. Разминка. Вот когда тысячи на три будем ползти или совершим марш километров на тридцать по хребтам, вот тут ты маму-папу вспомнишь, пожалеешь, что родился. А пока тренируйся, привыкай, — посоветовал он и дружески похлопал меня по спине.
В лощине двигались два силуэта. Кавун взглянул в бинокль и задумчиво сам себя спросил:
— Что за черт этих баб здесь носит?
Вдруг раздался выстрел, и одна из женских фигур завалилась на бок, узел, который она несла, упал к ногам.
— Кто стрелял?! — заорал Иван. — Какая сволочь бабу убила? Кто?
— Я стрелял! — задорно крикнул, закидывая снайперскую винтовку за спину, солдат. — Еще не известно: может под этой паранджей не ханумка, а «дух» бородатый.
Это все произнес Тарчук, один из двух спецназовцев, которые после госпиталя попали к нам в батальон перед самым рейдом. Их прислали на доукомплектование, и кто они такие толком было не известно. Ротный подошел к нему вплотную, зло взглянул в глаза снайперу и резким ударом в челюсть сбил его с ног.
— Без моего разрешения даже не дыши! Еще один такой выстрел, мудак, и ты труп! За эту бабу нам таких п… лей могут навалять. А роте тут целую неделю сидеть. Если что случится, я тебе вторую ноздрю разорву. — Одна из ноздрей солдата была рассечена, вся правая щека в шрамах от осколков. — Тут тебе не анархия, спецназ забудь. Я для тебя царь и бог. — И слегка пнув в бок снайпера, ротный переступил через него.
Тарчук что-то прошипел, я склонился над ним и тихо спросил:
— Что шипишь как гадюка? Зубы мешают? Добавить?
Такой ласки от меня солдат не ожидал. Он сел, сплюнув кровь себе под ноги, и ехидно пробормотал:
— Руки распускает ротный, неуставные взаимоотношения. А замполит не замечает, да?
— Нет, замечаю, могу добавить. А пикнешь, пойдешь под трибунал за бесчинство над местным населением. Заткни пасть, вытри физиономию и шагай в гору.
Я с трудом догонял ушедшего вперед капитана. Пот лил ручейками по лицу и спине, снаряжение тянуло назад, ноги вверх идти не хотели, но все же, превозмогая тяжесть в ногах, добрался до легко шагавшего командира.
— Товарищ капитан! Может, не надо было ему морду разбивать? Стуканет в полку, шуму не оберемся!
— Обойдемся без товарищей капитанов! Называй меня по имени! Уверяю тебя, этот не доложит. «Ноздря» будет молчать. Ты не понимаешь еще, какая сволочь к нам в роту попала? Убийца! Мало ли за что его к нам сослали. После госпиталя в спецназ не забрали, и сбагрили нам. А почему? То-то и оно, что сволочь, видно, большая, вот его из спецназа и сплавили. Наркоша, наверняка! Присмотрись. Надо и нам от него избавиться. Устроил, гад, приветствие от «шурави» местным аборигенам…
Через полчаса рота выбралась на небольшое плато. Командир разделил роту по трем точкам. Первый взвод и ГПВ посадил чуть выше, второй взвод и зам. ком. роты — на левую вершинку, третий взвод и управление с приданными саперами, минометчиками с минометом, артиллерийским корректировщиком — справа и по центру плато.
Солдаты бодро и дружно взялись строить из камней что-то непонятное.
— Иван, что они городят?
— А это СПС называется — стрелково-противопульное сооружение. В таких СПСах спать будем, а если нападение, то из них отбиваться. В горах окопы не роют.
— Понятно, а я-то думал: как мы оборону будем занимать? Я все ломал голову: что же будет дальше?
Ночь приближалась. Вокруг на многие километры других наших подразделений больше не было.
Вопросов было много, но я не знал на них ответов. Как быть с охраной? А если все заснут и нас перережут во сне? Почему ротный не отдает приказы?
Кавун заулыбался в ответ на мою высказанную в слух тревогу.
— Ник! Они все знают и без меня, чего воздух сотрясать. Зам. комвзвода сейчас распределяет по времени и по количеству постов солдат. Мы, то есть ты и взводные, ночью будете их проверять, чтоб не спали и охраняли мой сон заменщика.
И он заулыбался своей широкой и красивой улыбкой.
— Пошли обедать!
— Да я еще ничего не достал и не открывал сухпай.
— Эх! Всему тебя предстоит учить! Солдаты давно приготовили еду. Отдай зам. комвзвода свои банки в общий котел, а они все сделают и позовут. Санинструктор, чай готов? — рявкнул Ваня.
— Чай, чай, опять чай, — проворчал сержант Степан Томилин. — Я шо, кашевар что ли? Наверное, узбеки уже усэ сварили.
— Так уточни! А то сам будешь кипятить. Ты что не беспокоишься о здоровье командира-заменщика? Чем недоволен, Бандера?
— Чем недоволен, чем недоволен? — забурчал Степан. — Один идиот выстрелил, а теперь, п… лей получит вся рота! А мне потом перевязывать. Вбыв бы, дурака!
— Степан, не философствуй, не бубни, не разглагольствуй. Сказано про чай узнать, а не насчет придурков возмущаться.
Томилин, ворча под нос, ушел к разведенному за грудой камней костру и, все еще ворча и чертыхаясь, пришел с двумя кружками.
— Чай подан! — произнес он с достоинством и высокомерием опытного официанта ресторана «Метрополь». — Сейчас будет еще и каша.
— А бифштекс? А фрукты? Витамины где, Бандера? — с наигранным изумлением произнес Кавун.
— Нема, ничого бильше.
Иван, притворившись раздосадованным, вздохнул и подытожил:
— Да, Степан, не видать тебе дембеля, если будешь меня так плохо лелеять. Я же до замены не дотяну. Печень больная после желтухи, чем будешь ее спасать, медицина?
— Може вашей сгущенкой!
— Ну, вот, — улыбаясь, продолжал театр одного актера командир, — сгущенка опять моя, нет чтоб своей лечить!
— Свою я и сам зъим, тоже пора здоровье беречь к дембелю.
— Здоровье беречь! Тебе, земляк, еще год по горам ползать!
— Не год, а восемь месяцев!
— Эх, если б мне столько еще было, я б, Степан, повесился!
— А шо тогда замполиту делать з его двумя рокими? — съехидничал сержант.
