— В карты играют, курят, анекдоты рассказывают.
— Как у Самого настроение?
— У Сбитнева — хорошее, у врача — не очень, — ответил солдат.
— А у тебя? — продолжил расспросы я.
— У меня еще хуже: зуб болит, и спать хочется. Капитан-медик пообещал зуб без наркоза вырвать, если засну на посту у радиостанции, вот и борюсь со сном!
— Вот и молодец, борись дальше! А то еще рассердится стоматолог да перепутает, вместо больного здоровый зубик удалит, — сказал я солдату.
— Ни хрена себе перспектива, без наркоза да еще здоровый! Ох, солдатская судьба — злодейка!
— Это точно, — ухмыльнулся я. — Тяжела жизнь военного подростка.
Оглядевшись, я посмотрел в сторону своей горки. Позиции взвода абсолютно не видны, они закрыты соседней высотой, и прямой видимости у ротного нет. Это и хорошо, и плохо. Плохо, что друг друга поддержать не сможем, а хорошо то, что Сбитнев не видит, чем я занимаюсь: болтаюсь бесцельно по горе или сутками дрыхну. Не может и придраться к организации службы. Нет повода прокомпостировать мне мозги.
— Привет, страдальцы! — крикнул я, приподняв палатку, растянутую над укрытием.
— Пошел к черту, — заорал в ответ ротный. — Не тяни полог, а то сейчас стена завалится. Что присесть тяжело и на карачках заползти, обязательно все ломать? Быстро лезь сюда к нам и не пыли! Третьим будешь?
— А что я в вашей конуре забыл, там душно! Третьим быть, а на каком мероприятии? — отказался я. — Играть в карты не хочу — жульничество одно!
— Сгниешь на своей горе, больше не пригласим! — пообещал нахально Володя.
Я ушел, загребая кроссовками песок и мелкие камушки, а игроки, обсыпанные пеплом, так и остались лежать и потеть под пыльной палаткой, куря и обжигая губы об старые окурки, которые они держали пинцетом, и продолжая сворачивать самокрутки. Бедолаги…
Ночь. На связь вышел Бронежилет. Он переговаривался со всеми постами, запрашивал о том, что нужно бойцам для счастья. Оповестил о грядущем празднике жизни на горе: доставка воды и продуктов вертолетом.
— Замполит, тебе сигареты нужны?
— Нет, я не курю, — ответил я.
— А бойцам сколько забросить «Охотничьих»?
— Лучше бы нисколько, пусть бросают курить.
— Товарищ лейтенант, вы что совсем обалдели? — возмутился оказавшийся по близости сержант Зайка.
— Иди ты к черту, бросай курить, займись спортом, а то в гору лезешь и дохнешь, хрипишь, как старый дед! — ответил я ему яростно в ответ.
— Товарищ лейтенант, на колени встанем всем коллективом, умоляю, не отказывайтесь от курева, устали уже в табак, собранный из окурков, чай добавлять, такая гадость, и от этого легким еще хуже. Так туберкулез заработаем!
— Ну ладно, раз такие дураки, продолжайте себя травить, — ответил я сержанту и обратился к зам.комбата:
— Народ просит тридцать пачек.
— Каждому! — воскликнул с тоской Юра.
— На всех? — переспросил Лонгинов. — На неделю им хватит?
— Хватит! Здоровее будут, — утвердительно ответил я.
— У-у…, — провыл сержант, и таким же воем, словно эхом, отозвались сидевшие поодаль узбекские «мафиози».
Сержант что-то тихо проговорил в мой адрес и, матерясь, побрел на свой пост.
— Зайка, если ты что-то плохое сказал про меня или обиду какую затаил, то я сейчас, вообще, заявку отменю!
— Нет, нет, это я на себя. Уговариваю слабовольный организм отказаться от проклятого никотина.
— Вот иди и борись! — рявкнул я.
Тут меня вызвал Сбитнев и принялся распекать:
— Тебе что, зануда, жалко дряни этой? Почему мало заказал солдатам папирос?
— Нормально. Всем хватит, — ответил я.
— Если тебе было бы лишнее, то отдал бы мне подымить, вернемся, объявлю выговор за недостаток чуткости и отсутствие заботы о личном составе! — заявил Володя.
— Это не черствость, это, наоборот, забота о здоровье, хочу продлить им жизнь на несколько лет.
— «Старовер» проклятый! Из-за таких, как ты мы тут страдаем и мучаемся! — рявкнул Сбитнев и отключился.
Рано утром над высотой принялся кружить вертолет. Почему-то он выбрал нашу площадку, наверное, потому, что она оказалась плоской и самой широкой.
Вертолетчики приземлились, из люка высунулась испуганная рожа Берендея, который принялся торопливо выбрасывать коробки с пайками, мешки с газетами, бурдюки с водой, еще какие-то мешки, и через минуту-другую «стрекоза» улетела. На правах хозяина горы я принялся распределять еду, воду, газеты.
— Ник, ты что там делаешь? — опять начал кричать по радиостанции ротный.
— Сортирую и делю продукты на всех.
— Прекрати, я сейчас приду и все поделю! Газеты не трогай, воду не воруй!
— Не понял! Плохо слышно! — ответил я.
— Сейчас приду, уши прочищу, — ответил Сбитнев, и радиостанция замолчала.
Вот черт, не сидится, не доверяет моей честности. А зря не доверяет! Обидел — отомщу.
— Фадеев, Зайка! Хватайте вот этот РД-100 и тащите воду к себе в СПС, там накройте палаткой. Гасан, бери аккумуляторы к радиостанции и спрячь вот эту пачку самых интересных газет. Тут и «Советский спорт», и «Известия». А ротный пусть изучает «Красную звезду», «Правду» и «Окопную правду».
— А нам «Красную звезду» взяли? — поинтересовался Гасан. — Там фотографии солдат из третьей роты должны быть и разведчиков!
— Взял, все посмотрим, беги, маскируй прессу, покуда командир роты не конфисковал.
Вскоре показался взмыленный Сбитнев, который в лоснящемся от жирных масляных пятен автомобильном комбезе и без погон походил на зачуханного шофера колымаги.
— Так признавайся, что украл, что спрятал? — наигранно строго спросил Володя.
— Все по-честному, — уверенно, не моргнув глазом, ответил я, и бойцы дружно закивали головами, подтверждая мои слова.
Командир разделил коробки по взводам, а из холщового мешка высыпал мягкие батоны. Свежие настоящие батоны, каждый завернут в отдельную целлофановую упаковку, внутри каждой были видны бумажки, на одной из них я прочитал: «Днепропетровский опытный хлебозавод, дата изготовления 17 мая, упаковщик №…»
— Ни хрена себе! Свеженький… — озадаченно почесал затылок Муталибов. — Больше месяца! Да там такая дрянь должна быть!
Я разорвал упаковку, и в нос ударили пары спирта.
— О-о-о, вот это да! Чистейший спирт! Божественный аромат! Володя, вдохни! Чудесно!
Сбитнев втянул носом запах и изрек:
— Жаль, грамм сто не плещется, а только пахнет. Интересно, если съешь его целиком, забалдеешь?
— Думаю, что капнули туда всего пару капель, только вот зачем? — произнес я.
Мы стрескали батон на двоих, запив огромным количеством кружек горячей коричневой бурды, называемой чаем.
— Нет, не пробирает, — горестно произнес Сбитнев. — Это только запах, иллюзия, растревожили, гады. Напрасные грезы! Не спирт это вовсе, а просто мираж! Сволочи тыловые, так издеваться над страждущими
