обстановку, а потом приму окончательное решение по его ордену.
На корме БМП, стоящей возле ворот комендатуры, дремали бойцы. Во внутреннем дворе слонялись еще два сержанта, которые оторопели, увидев меня.
— Муталибов, ко мне! — крикнул я одному из них.
— Сержант Муталибов прибыл по вашему приказанию, — доложил тот, застегивая гимнастерку и приложив ладонь к шапке.
— Гасан, почему воротничок не подшит? Где ремень? Почему в кроссовках бродишь? Хочешь на гауптвахту загреметь?
— Да мы же их и охраняем! Мы тут свои. К нам ни помощник коменданта, ни начальник «губы» не придираются.
— Значит, я придираюсь? Вы вернетесь, а следом «комендачи» донос пришлют, что в карауле был бардак, — рассердился я. — Собрать всех во дворе на построение. Живо!
Через пять минут взвод стоял в одну шеренгу, в которой не хватало двух сержантов и самого Грымова.
— Гасан, где старший лейтенант? Куда подевался ваш начальник караула?
Стоящие в строю потупились, а сержант почесал затылок и, смущаясь, ответил:
— Вроде в полк поехал.
— Что-то я его не встретил по пути.
— Наверное, разминулись.
— Разминулись, говоришь? Может быть. Хорошо, делаю общее замечание — неопрятный внешний вид. Привести себя в порядок! — приказал я и обратился к сержанту:
— Гасан, проводи меня в спальное помещение и неси постовую ведомость.
Сержант показал мне помещение с двухъярусными койками. Затем кликнул дневального, чтобы привести все к надлежащему виду, потому что я начал его «тыкать носом» в окурки, огрызки, грязную посуду в тумбочках.
Прибежавший Батранчук принялся подметать пол, выгребать мусор из углов. Когда Муталибов вышел, солдатик настороженно прислушался к удаляющимся шагам и свистящим шепотом сказал:
— Товарищ старший лейтенант! Тут у нас процветает воровство. Грымов торгует всем подряд. Вчера заставил сержантов продать лагерную палатку.
— Что-что? Откуда он ее взял? — опешил я от неприятной новости.
— Еще триплекс продал в дукан, банки десятикилограммовые со смазкой и два брезента.
— Б…! Ну, дела! Батранчук, ты-то откуда про все знаешь? — удивился я вновь.
— Я ж не тупой. Меня заставляли это имущество в «газик» грузить. Но я точно знаю, что таджики в дукан продали, а деньги он себе забрал. Сержантам лишь на сигареты дал. Только не выдавайте, что это я рассказал, а то меня прибьют.
— Чудно. Интересно, почему все разгильдяи — отличные вояки, а все стукачи — трусы, мерзавцы и сачки? Ладно, спасибо, за наводку, живи дальше мозгляком. Не выдам.
— А в столовую официантом вернете?
— Верну на месяц, а то тебя еще грохнут. Отвечай потом за твою инвалидность. Собирай шмотки и садись в машину!
Противно пользоваться услугами доносчика, но вынужден. Возвращаясь, я весь обратный путь матерился. Вот ведь говнюк Грымов! Сам в грязи, а еще и сержантов замарал. В караул послали расслабиться после боевых лучших сержантов батальона. Чтобы парни могли посмотреть город, отдохнуть от полка. Отдохнули!
Комбат выслушал мой доклад и взбеленился:
— Ты посмотри, какая дрянь! Ведь он продал брезент первой роты, а как Мандресову по имуществу отчитываться?
— Предлагаю поменять Грымова на лейтенанта Васькина. Тот все одно контуженый и в рейд ходить не сможет.
— Добро! Так и сделаем. А этого барыгу — сюда! Будем разбираться по полной программе.
Комбат был взбешен. Ему предстояло вскоре сдавать батальонное хозяйство, а тут такое ЧП. Василий Иванович пригласил особиста Растяжкина и нас, заместителей, к шестнадцати часам собраться в его кабинете. Грымов, узнав о моем визите, об отъезде Батранчука, почуял неладное. Он примчался в батальон с объяснительными от остальных солдат, что обиженный боец его оговорил. Однако недостача брезентов уже вскрылась по свежим следам. Повезло! Нашлись даже очевидцы погрузки казенного добра в «газик». Особист увел провинившегося в отдел.
Немного погодя, комбат собрал совещание офицеров и объявил о решении снять Грымова с должности.
— Вы, товарищ старший лейтенант, поедете в Союз взводным. Может быть, даже лейтенантом. Возможно, беспартийным. Это нож в спину нашему славному коллективу. Ладно бы сам воровал, так еще и солдат вовлек в аферу!
Грымов пытался что-то возразить о том, что и другие командиры продают и сдают, что могут.
— Молчать! Я могу сдать в дукан свои сигареты, обменять фотоаппарат на джинсовую куртку. Но я у своих товарищей вещи не ворую! — рявкнул комбат. — Мандресову как прикажешь по замене роту сдавать? А триплекс зачем «духам» понадобился? Из укрытий наблюдать? Даже неважно, зачем он им, важен сам факт разбазаривания имущества! Оптика в десятикратном размере идет. Мандресов, проверяй, пересчитывай и готовь две или три получки на возмещение ущерба! И хватит Грымову прохлаждаться в караулах и командировках. В рейд его!
Из партии его не исключили, но строгий выговор с занесением объявили, с должности сняли. Недостачу возместили, вычтя деньги из тех, что лежали на лицевом счете. Наградной я порвал…
От боевых Эдуард опять увильнул, скрывшись в санчасти: якобы последствия гепатита. Так до замены и слег.
Василия Ивановича все же заставили пойти в последний раз в горы. Район, куда забросили батальон на вертолетах, был нами давно не хожен. Прошла информация о прибытии каравана с переносными зенитными комплексами и реактивными снарядами. Поступил приказ — найти оружие противника, а боеприпасы уничтожить. За каждый «Стингер» — орден Красного Знамени, а годом раньше давали Героя. Но в последнее время слишком часто находили «Стингеры», ведь их количество резко увеличилось в Афгане. Ценность этого трофея упала.
Вторая рота и КП батальона заняли широкое высокогорное плато. Туда и сложили все, что нашли в ущелье. А разыскали за три дня немало! Около сотни «РСов» (реактивных снарядов), станковый пулемет, несколько ящиков с патронами, мины… Настроение было отличное: хорошие трофеи, потерь нет, задача не тяжелая — ходить вокруг площадки и собирать, что найдем. «Духов» не видно нигде. Одно плохо — паек закончился, но с этим обещали помочь.
Ошуев вышел на связь и сообщил:
— Скоро прилетит Берендей с сухпаем, а вы вертушку заполните трофеями. Борт не задерживайте, быстро сгрузить и также скоренько закинуть оружие. Вертолетчикам за день нужно десятки точек нашей дивизии облететь.
Комбат оглядел трофеи и велел сложить в штабель.
— Сейчас сделаем снимок на память. Как-никак два года войны позади. Отвоевался!
Шапкин намалевал зубной пастой на снарядах: «2 года! ДМБ 1987» — и поставил их вертикально в ряд. Сбоку взгромоздили на постамент из снарядных ящиков пулемет. Бойцы столпились, тесня друг друга и позируя.
— Ура!!! — заорали дружно дембеля, и комбат принялся щелкать затвором фотоаппарата.
В небе тем временем кружила пара «крокодилов», сопровождавших и прикрывавших грузовую вертушку с пайками. Одновременно с нашим раскатистым «ура» за спиной раздался громкий хлопок. Мы оглянулись и с ужасом увидели падающий «Ми-8». Из двигателей тянулся шлейф черного дыма. Вертолет попытался спланировать, но ему это не удалось. Он исчез из виду, и раздался взрыв. Мы подбежали к краю плато. Вертушка врезалась в самую последнюю вершину холма, расположенного на горном хребте. К месту катастрофы тянулась от нашей площадки и далее вниз к горной речушке узкая тропка.
