Но обстановка дома озадачила Веру Петровну. Мать Романа, взволнованная приездом гостьи, напекла пирогов, навела в квартире порядок, которого можно добиться ненадолго, да и то к празднику. На столе темнела, серебрилась, искрилась капельками бутылка шампанского, возвышался ярким архитектурным сооружением букет громадных южных цветов, сама Клавдия Федоровна надела новое платье с белым воротничком. Невысокая старушка с загорелым лицом смотрела на гостью с нескрываемым обожанием, покрикивала на сына, посылая его за стаканами, за тарелками, вилками, тот послушно бегал, и постепенно исчезала из его глаз министерская озабоченность, на Веру Петровну он поглядывал с удивлением, будто не ее встречал на вокзале, будто не с ней мотался по городу в переполненных троллейбусах. Переодевшись и приняв душ, Вера Петровна и сама почувствовала, что выглядит неплохо. Она не хотела надевать халат, но настояла Клавдия Федоровна, увидев в этом возможность сразу перевести их отношения в домашние. И действительно, за общим столом, подпоясанная узким пояском, который так выгодно подчеркивал талию, Вера Петровна казалась близким человеком, и это ее превращение, похоже, озадачило Романа.
Но Вера Петровна оставалась сдержанной, твердо помня, что через два дня ей уезжать и что Роман ни словом не возразил против ее отъезда. А поулыбаться, пошутить, отдать должное пирогам и шампанскому – пожалуйста, уж коли Николай Николаевич их общий друг, который живет где-то очень далеко отсюда и который прислал привет и литровую банку красной икры. Вера Петровна охотно улыбалась, рассказывала о своей работе, о Николае Николаевиче, уважении, которым он пользуется в городе Поронайске, где его знает каждая собака, простите, каждый житель от мала до велика. И ни разу не дала понять, что приехала показаться, познакомиться, понравиться.
– Переезжайте в Киев, Верочка! – воскликнула раскрасневшаяся Клавдия Федоровна, но смотрела почему-то на Романа.
– В Киев? – беззаботно переспросила Вера Петровна. – Это сложно. Государство строго следит за тем, чтобы в хороших городах не было лишних людей.
– Да какая же вы лишняя?! – возмутилась Клавдия Федоровна. – Ни одной минуты вы не почувствуете себя здесь лишней! Роман, ты слышишь?!
– Все сложности только издали кажутся непреодолимыми, – произнес Роман. – А при ближайшем рассмотрении они оказываются... не столь уж серьезными.
Нет, не было в его словах ответа на вопрос Клавдии Федоровны. Не поддержал он ее приглашения перебираться в Киев, не заверил, что Вера Петровна действительно не почувствует себя здесь чужой.
– Вы слышите! Решайтесь, Верочка!
– Решаться на что?
– Ну, как... Роман! Скажи что-нибудь?!
– В Киеве много медицинских учреждений, работу найти несложно. В крайнем случае поможем, у меня есть к кому обратиться...
– А какой случай вы называете крайним? – спросила Вера Петровна, рассматривая цветы на столе.
– Когда возникают трудности, когда приходится прибегать ко всевозможным усилиям, чтобы преодолеть препятствие.
– Вы думаете? – рассеянно спросила Вера Петровна.
– Да! – с преувеличенной твердостью сказал Роман. – Я всегда сначала думаю, а потом говорю.
– Какое хорошее качество! Но мне кажется, время ваших слов не пришло, ведь вы еще думаете, верно?
– Верочка, вы начинаете кусаться, это мне нравится.
– Наконец-то хоть что-то вам понравилось во мне, – рассмеялась Вера Петровна. – А то я уж совсем пала духом.
– Но ведь и вы, Верочка, еще думаете, – заметила Клавдия Федоровна.
– О! Я вообще сначала поступаю, а уж потом думаю, разве нет? – После шампанского Вера Петровна могла себе позволить рискованные слова.
– Из чего же это видно? – спросил Роман несколько оскорбленно, хотя и непонятно было, что вызвало его обиду.
– Это видно из того, что я здесь, а вы все еще дома!
– Вера, да с вами опасно разговаривать! – восхитился Роман.
– Только разговаривать со мной и опасно, – успокоила его Вера Петровна, не желая замечать двусмысленности своих слов.
Роман посмотрел на нее озадаченно, склонил голову набок, обдумывая услышанное, потянулся к бутылке, но она оказалась пуста.
– Ничего, я принесу, – сказала Клавдия Федоровна, поднимаясь. – Здесь недалеко один магазинчик, там бывает... А вы пока поговорите. – Она выразительно посмотрела на сына.
– Что вы, Клавдия Федоровна! – воскликнула Вера Петровна. – Не надо! Откровенно говоря, я сижу из последних сил, у нас уже глубокая ночь, я попросту засыпаю!
– Ничего. Пройдусь, подышу, а то я слегка захмелела. Я постелю вам, Верочка, в комнате Романа, а он устроится в общей.
Клавдия Федоровна ушла. Роман с шалым блеском в глазах поглядывал на Веру Петровну, пока она убирала со стола, мыла посуду. Потом направился к проигрывателю, покопался в пластинках и поставил Пугачеву. Что-то, видно, перекликалось в его душе с раскованностью певицы и безудержностью чувств, которые она воспевала. А пела она о том, как некий чудак, до смерти влюбившись в заезжую красотку, взял да и в одночасье распродал все свое имущество – дом, кое-какие художественные ценности и на вырученные деньги накупил цветов, исключительно красного цвета, что должно было говорить о страстной его любви. Цветов оказалось так много, что он завалил ими всю площадь перед домом, где остановилась красотка. Неизвестно, как она отнеслась к такому объяснению, но наутро поспешила покинуть и этот город, и странного типа в задрипанных штанах. Больше она сюда не приезжала, но до конца жизни оставалась потрясенной невиданным зрелищем заваленной цветами площади. Происшедшее с лихвой окупало все огорчения и беды, которых немало случалось в их жизни...
– Вера! – растроганный цветочной историей, произнес Роман. – Простите меня, но сегодня... вы просто обалденная!
– Ха! – легкомысленно воскликнула Вера Петровна. – Вы не видели меня вчера! Но лучше всего я выгляжу в начале недели.
– Почему? – опешил Роман.
– Отсыпаюсь за выходные.
– Нет-нет, вы действительно обалденная.
– Скорее обалдевшая.
– Я, конечно, понимаю рискованность своего комплимента, но ничего не могу с собой поделать. Возможно, это словцо и отдает вульгарностью, но оно внедрилось в нашу речь! Значит, какие-то струны современного человека оно затрагивает, как вы думаете, Верочка?
– Не знаю. – Вера Петровна передернула плечами. – Словцо достаточно... сильное. Возможно, в нем что-то есть. Я пока обхожусь.
Дома, в свободных брюках на резинке и рубашке навыпуск, Роман не казался полным. Вера Петровна уже не замечала маленьких глаз, второго подбородка, наметившегося животика. Роман был оживлен, хотел ей понравиться, развлекал песнями и разговорами... Чего еще? Он взял ее за руки, усадил на диван, сам сел рядом, совсем рядом.
– Вера... Вы только что сказали... Сказали, что вот я-то дома, а вы вроде того что в гостях... Знаете, я не возражаю... вернее, предлагаю... Давайте будем считать, что мы дома. А?
– Будем считать? А как будет на самом деле?
– Не придирайтесь к словам, Верочка! Вы меня поняли, и я вас понял... ведь приехала, сама приехала... ты же сама приехала...
Роман подался ближе, и Вера Петровна, не удержавшись, опрокинулась навзничь. Он не помог ей подняться, наоборот, навалился сверху тяжелым неповоротливым телом, задышал прерывисто, что-то забормотал невнятное, начал копаться в своих широких штанах на резинке, и вдруг она почувствовала его руки у себя на бедрах.
– Роман, и у вас нет никаких сомнений? Вы считаете, что так все и должно быть? Мы же сегодня
