безошибочное средство оповещения и узнавания. Аюшин и Плаксин, еще ни слова не сказав о деле, о самих себе, уже друг друга поняли, и, сколько бы им ни пришлось встречаться в будущем, их взаимоотношения вряд ли изменятся.
– Так, – сказал Плаксин, как бы приказывая себе успокоиться. – Так... А почему вы не спросите, по какой надобности я пригласил вас сюда?
– Разве мне позволительно задавать такие вопросы?
– Нет, я вижу, разговора у нас с вами не получится.
– Я сказал что-то не так?
– «Не так» вы сказали очень много задолго до того, как оказались здесь. У нас есть подробная и очень серьезная информация о вашем образе мышления.
– Это, наверно, хорошо?
– Что хорошо?
– Ну... то, что ваше заведение работает столь успешно, что у вас много информации...
Плаксин помолчал, на его худых сероватых щеках обозначились два маленьких угластеньких желвака, но, видимо, зная об этой особенности своего лица, он тут же погасил их, открыв рот и несколько раз глубоко вздохнув.
– Должен сказать, Юрий Николаевич, что заведениями обычно называют публичные дома. А у нас – организация. Надеюсь, слышали, чем мы занимаемся?
– Слышать – слышал. Читать даже приходилось... Сейчас об этом много пишут... Знаете, даже песенка такая есть... «Сквозь дырку в черепе травинка прорастает...» – Аюшин улыбнулся беспомощно, извиняясь за неловкие слова, которые по невежеству сорвались с его уст.
– Мы тоже здесь кое-что читаем... Но предпочтение отдаем документам, а не досужим россказням.
– Вот это правильно, – одобрил Аюшин. – Я бы на вашем месте поступил точно так же.
– Теперь о вас. Положение настолько тревожное, что с вами выразил желание встретиться начальник отдела полковник Балмасов. Если вы, конечно, не возражаете.
– Нет-нет, что вы! Пусть встретится.
Плаксин резко взглянул на Аюшина, но, не увидев в его глазах издевки, осторожно перевел дух. Что-то настолько в Аюшине его раздражало, настолько вываливалось из тона, к которому он привык, что ему все труднее удавалось держать себя в руках.
Раскрылась дверь, и вошел пожилой, рыхловатый человек с добрым и усталым лицом, помеченным мукой непреходящих забот. Седые волосы его были слегка всклокочены, китель распахнут, в руке он держал очки с поврежденной дужкой – хозяин, видимо, сам починил ее, обмотав изоляционной лентой.
– Так это вы и есть? – Он подошел к Аюшину. – Здравствуйте... Вот мы и познакомились... Балмасов, Евгений Максимович.
– Очень приятно, Аюшин. Юрий Николаевич.
– Наслышаны мы о вас давно, а встретиться все не доводилось.
– Вот и довелось. – Аюшин чувствовал, что Балмасов ждет от него вопроса, он должен растерянно спросить – дескать, что же вы обо мне слышали, чем же это я, глупый и поганый, привлек к себе ваше высокое внимание... Но промолчал.
Балмасов вертел дужку очков, покусывал их, склонив голову набок, но, не дождавшись вопроса Аюшина, огорчился.
– Вы не догадываетесь, что я имею в виду?
– Нет, а что... Я должен догадаться?
– Зачем, – добродушно улыбнулся Балмасов. – Сам подскажу... Я имею в виду вашу... деятельность... Нештатную, скажем так. Хотя по вашей активности можно предположить, что она вполне штатная. Анекдоты, слухи, забавные случаи... Все это в ваших устах имеет столь четкую направленность, что наводит нас... – Балмасов замялся.
– На мысль? – подсказал Аюшин.
– Совершенно верно. Просматривается явная попытка принизить, выставить в недостойном виде, в оскорбительном смысле работу, которую ведет наш народ, наше руководство. Если мы соберем вместе побасенки, которые вы рассказали за последние полгода... – Балмасов кивнул в сторону стола, и Аюшин с удивлением увидел, что там, словно сгустившись из воздуха, появилась коричневая папка страниц этак с полсотни, а скосив глаза, он прочитал на обложке свою фамилию, написанную крупными фиолетовыми буквами. – Так вот, если мы все это сложим и оценим... Получается весьма целеустремленная деятельность. Вчера, например, вы три или четыре раза рассказали анекдот про Мавзолей...
– Пять раз, – поправил Плаксин, заглянув в папку.
– Про то, как чукчу живьем в Мавзолей положили? – спросил Аюшин. – Но ведь Мавзолей – только могила, может быть, дороже обычной. И туда могут положить кого угодно...
– Не надо. – Балмасов поморщился. – Не надо, Юрий Николаевич. Все мы прекрасно понимаем смысл анекдота. Мавзолей – святыня народная. Я привел этот пример лишь для того, чтобы вы знали... Понимаете? Очень хорошо. И как же нам поступить?
– Право, не знаю даже, что и посоветовать, – растерянно проговорил Аюшин, мучительно пытаясь вспомнить, кому он вчера рассказывал про злополучного чукчу. – Мне кажется, что в любом случае вы поступите так, как того требует закон.
– Разумеется, – кивнул Плаксин. – Но закон позволяет нам учитывать личность человека, его собственную оценку своих деяний.
– Скажите, – заговорил Балмасов, – вы... и дальше намерены работать в газете?
– Если не возражаете.
– Хочу вам открыть некоторые наши служебные тайны...
– Может, не стоит?
– Отчего же... У нас есть надежные данные о том, что ведется большая, продуманная работа по дискредитации нашего государства. Задействованы мощные центры, выделены деньги, подключены очень серьезные силы... И вы, может быть, сами того не зная... во всяком случае, мне так хочется думать... стали одним из исполнителей...
– Где вы берете эти анекдоты? – резко спросил Плаксин.
Аюшин молчал.
– Здесь принято отвечать на вопросы, – напомнил Балмасов.
– Ха, если я скажу, что слышал в курилке, вы же мне не поверите.
– Почему же, – отечески улыбнулся Балмасов. – Охотно поверю.
– Тогда в курилке.
– Очень хорошо. Я поверю всему, что вы скажете. Но с одним условием – вы тоже будете мне доверять.
– Верить и доверять – разные вещи.
– Не вижу большого различия, – недовольно заметил Плаксин.
– Ну как, ладушки? – Балмасов положил плотную теплую ладонь Аюшину на колено.
– Заметано, – ответил Аюшин, стараясь понять, о чем это он договорился с этим ласковым полковником.
– Прекрасно! Сейчас вам придется написать подробную объяснительную записку... Должны же мы отвечать на заявления. – Он покосился на папку. – Укажите, что анекдоты, которые вы распространяли, услышали на улице, в трамвае, где угодно, что в вашей деятельности злого умысла нет... Это вас устраивает?
– Очень правильное решение.
Зазвонил телефон.
Плаксин взял трубку, послушал, сдвинув брови.
– Минутку, – сказал он почтительно, – Евгений Максимович... Вас. – Балмасов взял трубку и, едва поднеся к уху, сразу преобразился, подобрался, сделавшись чуть ли не стройным. – Да, – сказал он, и в его голосе вместо расслабленно-барских ноток появилась и твердость, и зависимость, он признавал, что оплошал, но просил учесть, что очень старался. – Понял. Как раз этим и занимаемся. Да, он здесь. Нет, не настолько. Хорошо, я потом доложу. – Балмасов положил трубку и осторожно перевел дух. –
