– Видите? – спросила она. – Коричневые.
– И что же из этого следует?
– Из этого следует, что я действительно стащила у вас окурок. С единственной целью – показать в табачном киоске и купить точно такие же. Мне понравился их запах.
– Да-а-а? – протянула Юшкова. – Надо же как бывает... Извините. А я, честно говоря, решила, что вы подосланы, что мне надо с минуты на минуту ждать ареста. Уже начала дом готовить к долгой разлуке, – она обвела взглядом комнату. Касатонова последовала ее примеру, но никаких прощальных п риготовлений не заметила. – Внешне вроде ничего не изменилось, – Юшкова отвечала на ее непроизнесенный вопрос. – Цветы по соседям разнесла, долги заплатила, коммунальные платежи, из прачечной белье забрала, деньги спрятала, еще кое-что пришлось прятать, – Юшкова не закончила, предлагая гостье самой уточнить, что именно она припрятала.
– Наряды? – Касатонова решила не упускать представившейся возможности.
– Слышали анекдот? Заходит таможенник в купе и спрашивает: «Оружие? Наркотики? Взрывчатка? Антиквариат?» А пассажиры отвечают: «Спасибо, у нас все есть. Разве что чашечку кофе».
– Хотите сказать, что оружие и наркотики тоже пришлось отнести в тайник?
– Конечно, – кивнула Юшкова и опять затянулась. – В первую очередь.
– А потом уж деньги?
– А потом деньги, – невозмутимо кивнула Юшкова. – За деньги не судят, – пояснила она. – Да! Я так и не спросила... Вы ко мне по делу или так?
– Повестка, – пожала плечами Касатонова, поднимая с пола свою сумку.
– Значит, и на меня вышли?
– На всех вышли.
– Понятно... Труп, он и есть труп. Убийца нужен, позарез нужен убийца. Труп взывает, да?
– Знаете, я как-то не привыкла к такой легкости суждений, – Касатонова посмотрела на Юшкову изумленным взглядом. – А убийца действительно нужен. Он оправдает все, объяснит и расставит по своим местам. Сейчас, когда его нет, в мире хаос и бестолковщина. Стоит ему только появиться, тут же воцарятся порядок и гармония.
– Зазвучит музыка, рассмеются дети, люди примут позы достойные и естественные?
– Да, примерно так.
– А сейчас все кривляются, делают какие-то дурацкие ужимки, прыжки, оправдываются, ищут доказательства своей невиновности, да?
– Примерно, – опять согласилась Касатонова, понимая, что Юшкова впала в какой-то ернический кураж. А не надо бы ей, не надо бы. Если уж кому и куражиться, то не ей. – Я всего лишь курьер. – Она нашла наконец в своей сумке мятую повестку и расправила ее на столе.
– А я всего лишь секретарша.
Глядя на Юшкову, Касатонова не переставала удивляться – это был совсем не тот человек, которого она видела в конторе мебельной фабрики. Там в ней чувствовались зависимость, готовность выполнить любой приказ, каприз, не задумываясь даже о его разумности. Здесь же сидела женщина властная, снисходительная, даже ее усталость казалась значительной. Ее нисколько не взволновал вызов к следователю, она лишь усмехнулась каким-то своим мыслям, чуть повела плечом.
– Вы хорошо знали Балмасова? – спросила Касатонова.
– Достаточно. Мы жили с ним одно время.
– В каком смысле?
– В самом прямом. В одной постели. Ничего... Все получалось. Все, как говорится, путем. А потом кончилось.
– Такие вещи обычно всегда кончаются. Рано или поздно.
– У нас кончилось скорее поздно, чем рано. Как это пишут в любовных романах... Он разлюбил и ушел к другой.
– Мне это знакомо, – кивнула Касатонова.
– Кофе? – неожиданно спросила Юшкова.
– Охотно.
– Вы не торопитесь?
– Воскресенье, – Касатонова сделала легкий жест ладошкой.
– Тоже верно. – Юшкова поднялась, вышла на кухню. Ноги, как успела заметить Касатонова, у нее были плотные, даже тяжеловатые, но походка легкая. Теперь, когда хозяйка возилась с кофе, Касатонова смогла наконец внимательно осмотреть комнату. Стандарт, полный, унылый стандарт. Стенка с хрусталем, две полки случайных книг, под ногами ковер, в углу телевизор, на журнальном столике пульт управления. И диван, который можно раздвигать на ночь, превращая в нечто двухспальное. Да, над диваном картина, вот картина настоящая, написана маслом, на холсте, хотя рамка простая, вроде даже самодельная. Картина Касатоновой понравилась – подсолнухи, написанные резко, броско, с обилием краски.
– Хорошая работа, – сказала Касатонова, когда в дверях появилась Юшкова с маленьким подносом.
– Да, мне тоже нравится. В Коктебеле купила. Вернее, купил Балмасов, когда мы как-то оказались в тех краях. Выбирай, говорит. Я и выбрала.
– Будет память, – обронила Касатонова и тут же пожалела о своих словах – прозвучали они двусмысленно.
– О Балмасове? – жестко усмехнулась Юшкова. – У меня и без того достаточно причин помнить его по гроб жизни. Его многие будут помнить. По гроб жизни. Как последнего подонка. И я тоже, – Юшкова поставила поднос с чашками на столик. – Я тоже буду его помнить как последнего подонка.
– Вы поссорились? – это единственное, что сообразила спросить Касатонова.
– Поссорились? – расхохоталась Юшкова. – Мы прокляли друг друга. Впрочем, честно говоря, проклинала в основном я. Он только уворачивался. Так что передайте своему следователю, что у меня был повод его убить. Как, впрочем, и у многих других.
– У многих?
– Цокоцкому он уже три года не отдает пятьдесят тысяч долларов. И тот наконец понял, что уже не отдаст.
– Давно понял?
– Месяца два назад. Произошел между ними разговор, и тот понял. Да там и понимать-то особенно не нужно было... Балмасов сказал ему открытым текстом. Вертись, говорит, возвращай эти деньги как можешь, я мешать не буду. Теперь он и не сможет помешать. Пуля в затылке, тело в морге, кредиторы с носом!
– Откуда вы знаете, что пуля в затылке? – негромко, словно боясь вспугнуть осторожную птицу, спросила Касатонова.
– Понятия не имею! – беззаботно хохотнула Юшкова. – Откуда-то мне это известно. В самом деле, откуда? Может, по телевидению сообщили?
– Не сообщали, – все так же тихо, но твердо сказала Касатонова.
– Значит, скажут! Так вот, это Цокоцкий... А главный бухгалтер последний год вообще по лезвию ножа ходит.
– Это Хромов?
– Он самый. Подписал бумаги под честное слово Балмасова и вляпался. У Рыбкина, это наш главный снабженец, сожрал семью.
– Всю?
– Нет, жену. А детей выплюнул.
– И у вас тоже есть причина?
– Конечно! Я же говорила! Балмасов питался человечиной, понимаете? Он пожирал всех, кто оказывался на расстоянии вытянутой руки. Не мог отпустить человека, не высосав из него все соки! Говорю же – людоед!
– И питался человечиной?
– Ну... – Юшкова помялась. – Иногда курятиной.
– Кошмар какой-то! – убежденно сказала Касатонова. – Но если двое расстаются... Какая бы ни была причина... Это еще не повод совершать смертоубийство.
