уходили, одна из гейш шепнула мне: «Лейтенант, приходите завтра вечером один и вызовите меня снова. Меня зовут Утамару. Пожалуйста, запомните». Эта миловидная гейша была самой молодой и хорошенькой из трех. Я взглянул в ее влажные глаза и кивнул.
Вечером следующего дня я пришел в этот ресторанчик один и вызвал Утамару. Она грациозно танцевала и пела прекрасные песни, ее голос напоминал перезвон хрустальных колокольчиков. Я опустошил несколько чашек саке и был сильно навеселе, но не слишком по этому поводу беспокоился. Впереди было 24 часа, и вся ночь принадлежала мне.
Мой ресторанный счет, включая и ее услуги, составил 10 иен. Через два дня я пришел туда снова, уже ощущая себя серьезно влюбленным. В течение двух недель я прокутил все свое месячное жалование.
Узнав об этом, Утамару встревожилась: «Ты не должен отчаиваться. Сними какую-нибудь скромную комнату в городе, куда бы я могла приходить, и тебе не придется тратить деньги».
Я последовал этому совету на следующий месяц, когда эсминец вернулся в Куре из обычного учебного плавания. Сняв комнату, я пришел снова в этот ресторан, вызвал Утамару и сообщил, что «береговая база» готова. Честно говоря, я очень сомневался, что она придет ко мне.
Однако, к моему великому удивлению и радости, Утамару появилась в снятой мною комнате уже на следующий вечер. Не было ничего чудеснее, чем остаться с ней наедине. Все остальное казалось совершенно ничего не значащим. В самом деле, я ведь даже не знал, какую огромную жертву принесла Утамару, чтобы прийти сегодня ко мне. Я полагал, что она просто отказалась ради меня от своего обычного вечернего заработка, и дал ей пять иен, чтобы не вводить ее в лишние долги. В действительности же хозяин заявил ей, что если она собирается обслуживать какого-то заказчика вне ресторана, то плата должна быть двойной, то есть две иены в час. Не желая говорить мне об этом, она доплачивала разницу из собственного кармана, и в результате наших свиданий ее долг хозяину рос как снежный ком.
Я ничего не знал об ее отчаянной ситуации, а вскоре начались неприятности и у меня самого. Каждый месяц я тратил свое жалованье до последней монетки, ни о чем особенно не беспокоясь. Я был молод, любил прекрасную девушку и пользовался всеми радостями, которые людям предоставляет молодость.
Как-то октябрьским вечером 1926 года я собрался сойти на берег, но рассыльный неожиданно доложил, что меня вызывает к себе командир эсминца. Когда я прибыл в его каюту, командир бросил на меня такой взгляд, что у меня по спине пробежали мурашки.
«Лейтенант Хара! — сказал он. — Присядьте. У меня к вам серьезный разговор».
Я сел, недоумевая, что за серьезный разговор он хочет со мной вести.
«Вы уже достаточно давно служите, — начал командир, — и, конечно, понимаете, что у нас, на эсминцах, в отличие от крупных кораблей, мы все живем одной семьей. Поэтому я, как командир, должен быть знаком и с вашими личными проблемами, чтобы вовремя дать нужный совет. Вы согласны с этим?»
«Конечно, командир», — отвечал я.
«Хорошо, — продолжал он. — Я не собираюсь вмешиваться в вашу личную жизнь. Вы молоды, не женаты и имеете право наслаждаться своей молодостью. Но вам не кажется, что вы зашли слишком далеко?»
«В чем?» — не понял я.
«В ваших отношениях с гейшей, — пояснил командир. — Я никогда не имел ничего против, если мои офицеры время от времени посещали гейш. И сейчас ничего не имею против. Но жить с гейшей — это уже слишком! Немедленно прекратить! Сколько вам сейчас лет?»
«16 числа будет двадцать шесть», — пробормотал я.
«Почему вы до сих пор не женаты? Вы ведь жених хоть куда! Тысячи самых респектабельных семей почли бы за честь иметь такого зятя, как вы!»
«Конечно, командир, — уныло ответил я. — Но мне кажется, что жизнь младшего офицера не очень приспособлена для брака. Я даже никогда об этом серьезно не помышлял».
«Вы собираетесь и дальше жить с гейшей?» — спросил командир.
«Да, — промямлил я. — Собираюсь».
«Идиот! — Заорал командир. — Никак не думал, что имею дело со слабоумным! Вы, что, рехнулись? Или не понимаете, что вас вышвырнут с флота за сожительство с гейшей? Или вы полагаете, что у нас, в Императорском флоте, терпят такие вещи?»
«Простите, господин капитан 3 ранга, — попытался возразить я, — но моя Утамару, поверьте мне, девушка с хорошей репутацией. Если запрещено с ней сожительство, то я буду просить разрешения жениться на ней».
«Такого разрешения вам никто не даст, а карьеру свою вы погубите окончательно, — отрезал командир. — Вам, наверное, будет интересно узнать, что я получил письмо от хозяина вашей гейши. Вы хотя бы знаете, что из-за вашего легкомыслия эта девушка задолжала заведению уже 2000 иен? Офицер не может вести себя подобным образом! Или меняйте свой образ жизни, или уходите с флота! Мне противно даже с вами разговаривать! Убирайтесь!»
Я выскочил из его каюты потрясенным до глубины души, впав немедленно в состояние глубочайшей депрессии и совершенно не представляя, что делать. Как я ни ломал голову, решить проблему мне было не по силам. Кроме того, нужно было срочно достать денег, чтобы покрыть долг Утамару. Наконец, я решил обратиться за советом и помощью к своим братьям.
Братья ответили быстро, и их резкие письма показали, что они возмущены моим поведением не меньше, чем командир. Но, тем не менее, каждый прислал мне по несколько сотен иен. В сопровождающих письмах каждый добавил, что рассчитывать на большее в деле «ликвидации последствий моей постыдной жизни» я не имею права. Оба предупредили, что отрекутся от меня, если я раз и навсегда не прекращу свое аморальное поведение.
Наиболее трудной частью этой печальной истории, естественно, был мой последний разговор с Утамару. Она была совершенно спокойна и на прощание сказала:
«Я никогда даже и не мечтала стать невестой или женой морского офицера. Я подчинялась только своим желаниям и чувствам и одна отвечаю за все, включая и то, что влезла в такой долг. И те несколько месяцев, что мы были вместе, навсегда останутся самыми счастливыми в моей жизни».
1 декабря 1926 года я был произведен в капитан-лейтенанты и направлен на курсы командиров эскадренных миноносцев. На эти курсы отбирали тех офицеров, которые по результатам предшествующей службы могли выполнять роль командира.
Курсы находились в Йокосуки, примерно в 300 милях от Куре, и я был рад отправиться туда, так как очень нуждался в перемене обстановки и всей окружающей атмосферы.
В это время начала резко обостряться обстановка в континентальном Китае из-за соперничества между двумя воинственными китайскими генералами: Чан-Кай-ши на юге страны и Чан-Со-линя на севере.
В 1927 году силы Чан-Кай-ши добились заметного успеха, захватив 24 марта Нанкин, но совершив при этом крупную ошибку. Войска Чан-Кай-ши разгромили иностранные консульства и устроили настоящую резню японцев, англичан, американцев и французов.
В мае 1927 года Япония высадила войска на Шентуньском полуострове в Северном Китае, чтобы предотвратить возникновение подобных инцидентов. Однако, это только подогрело антияпонские настроения в Китае.
В это время, окончив курсы, я был назначен командиром минно-торпедной боевой части эсминца «Сусуки» («Степная трава»). На этой должности я прослужил дольше, чем на предыдущих — целых два года.
В конце 1928 года, когда мы стояли в Кобе, я встретился со своим братом Сакуро, который стал убеждать меня поскорее жениться. Я отшучивался, говоря: «Ты же меня хорошо знаешь! Ну какой из меня сейчас жених?». Он серьезно ответил: «Разреши мне подобрать для тебя невесту». Я был уверен, что у него ничего не получится, поэтому легко согласился. Однако, примерно через месяц я получил от брата письмо, в которое была вложена фотография молодой девушки и написано несколько строк, где брат рекомендовал мне ее как самую подходящую для меня невесту.
Девушку звали Чизу Асаяма. Ей исполнилось 22 года. Она была приемной дочерью крупнейшего в Японии фабриканта по выделке кож и производству кожаных изделий. Фото убедило меня, что девушка
