— Да это свод правил Небесной Канцелярии, второй том. То есть вроде как на небесах все так же, как и внизу, и тоже всякие законы, положения-уложения, даже прокуроры. Прикинь, как народ дурят? И тут подробно все расписано, ну просто как в Кодексе, по параграфам.
— И что полагается за то, что мужика напугал, а он от этого головой трахнулся и помер?
— Да тут сложно сказать… — Филипп стал листать книгу. — Ну, в общем, вся эта же юристика, она такая запутанная… Но если хочешь — на, попробуй разобраться.
— Нет, — говорю, — я нашел — значит, нести тебе. Ты думаешь, что это неправда все, про Небесную Канцелярию?
— Я думаю, что если там все так же глупо, как и здесь, то это так плохо, что не хочется и верить. Но, правда, это внешняя сторона дела… Понимаешь, словами многого не объяснишь, вот если б мы сейчас могли покурить, ты бы понял…
— Да, курить охота.
— Глупость — это внешняя сторона дела, для глупцов, на самом деле все не глупо, а так, как надо, но неописуемо… А если так, то на Небе зачем повторять такую же глупость? Там-то зачем все это внешнее?
— А здесь зачем?
— Тут люди. А люди не могут без этих глупостей — законов, холода, голода, войны… Люди — ослы.
— Там тоже люди и ослы, — это я точно знал. — Вот насчет голода и холода не знаю. Но мой знакомый осел там задерживаться не хочет. Хочет обратно.
— Осел он, — сказал Филипп. — И давай не будем спорить. Без травы вообще незачем об этих вещах говорить, мне уже самому ничего не понятно.
— Вот и мне, — говорю, — непонятно: дурачат меня с этими мечетями, или лучше сделать, как просят…
Так мы шли, шли, почти до вечера. Я совершенно обалдел от этой ходьбы, и было обидно, что мы тут уже ходили. Жрать хотелось, но к этому я с детства привык. А вот со спиртным совершенно выбился из режима и очень беспокоился теперь за свое здоровье. Я пожаловался Филиппу, а он предложил мне бросить пить. И стал рассказывать, как разные его знакомые от пьянства страдали. Филипп рассказывал не спеша, но очень интересно: как люди допивались до того, что видели чертей и слонов, заливали водку во всю посуду, какая была в доме, продавали дом, чтобы купить выпить, забывали пожрать, ну и всякое прочее, всем известное. Но слушать было приятно, я замечтался, и мне даже полегчало. Вот так мы шли, шли почти до вечера.
Когда стало темнеть, я разволновался. Райфайзена и Саида нет, жратвы нет, холодает. Я спросил Филиппа:
— Куда мы идем?
— К точке покоя, — ответил он. — Никаких других возможных путей у нас нет.
— А ты уверен, что туда нельзя как-то покороче добраться?
— Уверен. Дело в том, Мао, что точка покоя расположена не только в пространстве, но и во времени, тем более что это одно и тоже. Но если ты устал — давай посидим.
— Замерзнем. — И мы все шли и шли.
Когда в ущелье совсем стемнело, я стал смиряться, что придется еще одну ночь провести на ногах, спотыкаясь и замерзая. И вот когда я совсем уже смирился, мы увидели огонь. Скоро мы еще больше увидели: у костра сидят Ван, Райфайзен и Саид. Ван выглядел очень уставшим, в руках у него был автомат. Райфайзен курил сигарету, а Саид что-то хлебал из миски.
— Вот сволочи, — сказал я, когда подошел. — Мы всю ночь идем как заведенные, замерзли, а вы тут кайфуете!
— Вы бы костер развели, — сказал Райфайзен. — Кустов же полно! А вообще мы не виноваты — это вот твой друг Ван нас конвоирует.
Саид вскочил, обнял меня, потом Филиппа, сказал, что мы бараны, и разрешил нам дохлебать суп из его миски. А сам стал ругаться с Ваном, чтобы тот дал нам еще еды, но Ван не дал. Он только целился в нас из автомата и ругался. Ван сказал, что еды не хватит до Индии, если все время жрать. Я сказал ему, что он свинья, и Саид согласился. Ван хотел было совсем рассвирепеть, но тут увидел у Филиппа книгу и подобрел. Он спрятал книгу себе в рюкзак, а взамен дал нам по банке тушенки. Филипп и Саид ели из одной банки, а я из другой, и я их опередил. Тогда я лег полежать, прежде чем покурить, но сразу уснул.
Во сне уже привычно оказываюсь перед Апулеем. Он все так же за столом, но вроде как спит — голову уронил на копыта, уши в стороны как-то вяло развесил и дышит шумно, тяжело. Я хотел его позвать громко, но только воздуха набрал, так чуть не задохнулся. Перегаром прет! Тогда я, наоборот, тихонечко к столу подошел — точно, у левой задней ноги Апулея стакан валяется и бутылка стоит, ополовиненная. Что- то не так… Вытянул шею, заглянул подальше и увидел еще три-четыре, пустые. Вот теперь картина была мне ясна, как менты у нас выражались, а то ведь Апулей раза в три меня тяжелее, не должен был с половинки отключиться. Я тихонько взял бутылку, стакан, пристроился на краешек стола и закайфовал. Редко удается вот так спокойно выпить, в одиночестве. Точнее, совсем не удается. Стал я вспоминать, что бы такого хорошего вспомнить, чтобы совсем хорошо было, но не успел, Апулей что-то почувствовал, зашевелился, застонал и проснулся.
— О! Аа… Ииааа… Маииааа, Маоаоо… Мао! Ты чего? В гости? О, молодец, ну, молодец, уважил, ну садись, садись, ну отдохни, душа твоя пропащая, ну отдохни… — Он опять уронил голову на копыта, но тут же снова ее поднял, откинулся в кресле назад и совсем трезвым голосом попросил: — Достань у меня из халата сигареты… Слева… Копытами трудно.
Чтобы мне легче было достать из левого кармана халата сигареты, он наклонился вправо — и упал. Я достал сигареты, он не встает, лежит и глазами хлопает. Тут я заметил, что пустых бутылок больше, и не только из-под водки, а и всякие другие. Да, не зря я уважал Самаркандыча, мощный он мужик. Я прикурил себе и ему, подвинул к ослу кресло, сел. Апулей перевернулся половчее, чтобы меня видеть, и мы молча покурили. Потом он выплюнул окурок, почесал грудь и говорит:
— Все, Мао, расстаемся мы с тобой.
— Что так? — я удивился, привык ведь уже. — Назначают, что ль, куда?
— Да… — Он сел, опершись на стену. — Я же говорил тебе, что просил скорее на реинкарнацию… Ну вот и пришло решение по моему делу, просьба удовлетворена. Как ты думаешь, кем я буду в следующей жизни?
— Ослом, наверно, — я сказал первое, что на ум пришло.
— Угадал, — нахмурился Апулей. — Есть в тебе что-то… Как-то ты правильно видишь ситуацию. Инстинктивно, что ли… И таким образом, не мысля вовсе, приходишь к правильным выводам… Так вот скоро в одном из московских, кстати, парков родится ослик. И нет, как выясняется, для меня лучшего варианта. Вся моя деятельная, жадная до знаний, стремящаяся всегда занять активную жизненную позицию натура, как выяснилось, пригодна только для ослов. Как тебе?
— Ты не расстраивайся.
— Ну что ты! Я счастлив! Я в восторге от своей судьбы! — У него на глазах выступили слезы. — Об одном прошу, Мао, не приноси мне в парк морковки. Обещаешь?
— Легко, — это я мог пообещать. Я не дурак по паркам ходить, ослам морковь растаскивать.
Апулей с трудом поднялся, чуть не свалился снова. Я не стал помогать, а то еще завалится прямо на меня, я помнил, как это тяжело. Потом осел снова взгромоздился в кресло, запахнул халат и приосанился.
— Ну вот, что еще тебе сказать? Я был в целом рад с тобой работать. Надеюсь, что и ты сохранишь о нашей встрече приятные воспоминания.
— Ну само собой.
— Так. Ну тогда закончим. Ван, который вас на мушке держит, наконец-то уснул. Сейчас Саид уже к нему подбирается, автомат выкрасть. Значит, тут все в порядке. Вы с этим парнем лучше не связывайтесь, он хоть и не очень испорченный, но эгоист до мозга костей. То есть в конечном итоге все равно вас продаст. Так что надо вам самим его поскорее кинуть, только пусть за китайскую границу вытащит, он может. — Апулей помолчал, пошевелил ушами. — Ну и все. Будь умницей, и не забудь, что ты обещал Борхонджону.
