— Какие мысли вызывает у тебя этот кулон? О чем ты думаешь, глядя на него? — с улыбкой спросил Рожнов.
— Прежде всего Дергачевы — это не те люди, которые запросто могут иметь золото, хранить его, носить. А если учесть, что Дергачев продавал его по цене ниже государственной, вывод напрашивается простой — золото краденое. Помня о том, что оно неношеное, что у Дергачева видели чуть ли не дюжину подобных вещиц, украли это золото не у частного владельца. Где-то витринку ребята пообчистили.
— Не слыхал. — Рожнов озадаченно вскинул брови, полистал папку с ориентировками. — У нас давно такого не было. Надо будет спросить у соседей. Вокруг пять областей, первые запросы к ним.
— Уже разосланы, — сказал Демин.
— Молодец. Догадайся ты еще и позвонить, тебе вообще цены бы не было. Да, почти все твои приятели называют высокого человека, молодого и красивого, который тоже принял посильное участие в торжествах по случаю дня рождения старика...
— Называют, — подтвердил Демин. — Кроме того, у забора возле лаза на соседнюю улицу найден след в снегу, наши знатоки утверждают, что след оставил человек высокого роста, где-то под сто девяносто. Сорок четвертый размер.
— Может быть, я заблуждаюсь, — медленно проговорил Рожнов, — но по невежеству сдается мне, что люди молодые и красивые, а если высокие, то вообще... Сдается мне, что у них вырабатывается повышенное требование к жизни, к окружающим... Заметь, я говорю не вообще о человечестве, а о наших с тобой клиентах. Если заморыш может спокойно пребывать в тени и не чувствовать себя при этом уязвленным, то человек высокий стремится занять в своей группе положение, соответствующее его росту, его заметности... Это идет еще с мальчишеского возраста — самый высокий, значит, самый сильный, значит, самый умный, а тут и до храбрости недалеко... Хотя все это и правильно, и условно, и растяжимо, — продолжал Рожнов, снова укладывая ладони на стекло и тем как бы прекращая свободное течение беседы. — Как бы там ни было, меня тревожит этот долговязый. Сам он не появляется, не находит нужным, может быть, у него есть основания опасаться нас с тобой, а?
— Будем искать, Иван Константинович. Его никто не знает в этой компании. Не исключено, что он приезжий. И вполне возможно, сейчас уже где-нибудь на южных берегах или на лыжных курортах...
— Ты слишком хорошо думаешь о нем или же выдаешь собственные заветные желания, — усмехнулся Рожнов.
— Это все, что мне остается, Иван Константинович.
— Подобная публика не стремится на лыжные курорты, они даже не знают, где находится Бакуриани и как туда добираются. Их образ красивой жизни иной. Все проще, Демин, все куда проще.
— Бывают исключения.
— Они подтверждают правило. Нужен словесный портрет. Займись. Нужен хороший, добротный, подробный портрет. Причем в популярном исполнении, чтобы его можно было зачитать дружинникам, участковым, соседям. И еще... Не может быть, чтобы никто из подозреваемых ничего бы о золоте не знал. Поспрошай настойчивей, боюсь, что все эти события золотишком заверчены...
Демин прошел в свой кабинет, положил перед собой чистый лист бумаги и написал на нем два слова: «словесный портрет».
Надо же, каждый день пользуемся словесным портретом, даже не сознавая того. Описываем друзей, знакомых, продавцов, с которыми поругались, девушек, с которыми познакомились, описываем обидчиков и благодетелей, самих себя описываем, договариваясь о встрече по телефону. И настолько поднаторели в этом, что по двум-трем словам безошибочно узнаем человека в тысячной толпе. Достаточно бывает сравнить кого-либо с птицей, предметом домашнего обихода, и мы уверенно находим его в чужих коридорах, приемных, кабинетах.
Итак, кого ищем? Ищем молодого человека высокого роста, весьма уверенного в себе, учитывая, что в незнакомой компании он вел себя, можно сказать, нагловато. За этим выстраивается не только внешность, но и некие представления о его духовном мире, вкусах и привязанностях. Он пришел в дом, где у него нет друзей, нет ровесников. Дергачев старше его лет на пятнадцать, их могут связывать только деловые интересы. Ни Борисихины, ни молодой Жигунов его не знают. В тот день, когда они встретились, Дергачев продавал золото, и, кроме того, с ним тогда же произошло печальное событие — он погиб. А его жена проглотила золотую вещицу. Значит, играли, играли золотые страсти...
Телефонный звонок прервал его раздумья. Звонил дежурный.
— Валентин Сергеевич, здесь женщина... Хочет пройти. Ее фамилия Борисихина.
— Пусть идет.
Войдя в кабинет, Борисихина улыбнулась Демину как хорошему знакомому. Глядя на ее оживленное лицо, трудно было представить, в каком состоянии она была совсем недавно.
— Разрешите?
— Всегда вам рад! — искренне ответил Демин.
— Надо же... Никогда не знаешь, куда тебе нужно стремиться, где тебе рады, а где только терпят!
— Садитесь. Внимательно вас слушаю.
— О, Валентин Сергеевич, если бы вы знали, какие жестокие слова произносите! Внимательно вас слушаю... Дежурное начало, правда?
— Не совсем, — смутился Демин. — Я сказал это от всей души.
— Так привыкаешь к этим... «Привет, старуха! Стакан хильнешь? Ну, ты и жрать здорова...» Так привыкаешь, что, когда слышишь нормальную человеческую речь, охватывает оторопь, не верите? Плакать хочется. Начинаешь понимать, что мимо проходит что-то важное, даже не то чтобы важное... Настоящее.
— Но муж к вам хорошо относится, — осторожно заметил Демин.
— Муж? — Борисихина сморщила нос. — Знаете, с ним странное происходит... Может быть, он и любит меня... Хотя нет, скорее любил. Думаю, кончилось, но он не хочет себе в этом признаться. Нет, это не любовь. Может быть, забота, привычка, сострадание, ответственность... Валентин Сергеевич, вам не кажется, что все эти слова рядом со словом «любовь»... как бы это... не тянут? Они слабее, даже вместе взятые. И потом, в них ощущается какая-то снисходительность. Сами по себе и сострадание и забота прекрасны. Но когда заменяют любовь — они ужасны. Хотя грубость и любовь совместимы, да?
— Знаете, мне трудно сразу так вот переключаться.
— Даже нетерпимость, подозрительность можно принять как вполне приличные спутники любви... Если она настоящая, конечно.
— Если она настоящая, ей ни к чему и подозрительность, и грубость... Вы сказали, что с вашим мужем происходит что-то странное? — напомнил Демин.
— Ишь как у вас — одна неосторожная фраза, и ты уже на крючке. — Борисихина склонила голову, как бы напоминая себе, что здесь надо держать ухо востро. — Я имела в виду наши отношения... Он так уверен в моем падении, в то, что оно окончательное... Он заранее простил мне будущие грехи. И даже те, которых мне никогда не совершить. Эта уверенность в том, что я всегда буду нуждаться в его прощении... Она все испортила. Даже когда я возвращаюсь домой совершенно чистая перед ним во всех смыслах слова, он смотрит на меня со скорбью обманутого и осмеянного мужа. Это тяжело, Валентин Сергеевич. Так и хочется дать ему основания для этой скорби.
— Наверно, это не самое лучшее в семейной жизни, но у меня такое впечатление, что вы еще что-то хотите сказать.
— А! Я и забыла... Мне кажется, — сказала Борисихина раздумчиво, — что я уже видела его раньше, этого долговязого. Во всяком случае, он показался мне знакомым. В центре я его видела, недалеко от рынка.
— Он был один или с приятелями?
— Не хочу сбивать вас с толку — не помню. Возможно, я тогда была не совсем трезва, за мной это иногда водится, — доверчиво улыбнулась Борисихина. — Но если вам интересны мои зыбкие и расплывчатые воспоминания, смазанные временем...
— Для меня сейчас нет ничего важнее! — заверил ее Демин.
— Если так, — Борисихина забросила ногу за ногу, сощурилась, словно каким-то колдовским манером
