выключать – собственной пяткой. Вместо штор висели простыни, косо прихваченные к проволоке бельевыми прищепками. Простыней, видимо, не хватало в этом доме, и на окне болталась и скатерть, залитая винными пятнами…
– Да, – протянул Пафнутьев. – А ничего, уютно.
– Шторы в стирке, – смущенно пояснила девушка. – Пришлось повесить что попало. А то, знаешь, заглядывают… Внаглую. Все им интересно, как люди в кроватях ворочаются.
– А что, сон плохой?
– Это почему?
– Если всю ночь ворочаться приходится…
– Ну, ты даешь! – рассмеялась девушка. – С тобой и в самом деле не соскучишься. Молоток, папаша!
– С тобой, я вижу, тоже не заскучаешь, а?
– Стараюсь, – она смутилась.
– Это хорошо. Старательность – отличное качество для молодой девушки. Ну, ладно, порезвились и будя, – он сел в низкое продавленное кресло. – Пафнутьев моя фамилия. Следователь. Занимаюсь твоим соседом, который вот с этого балкона, говорят, свалился прошлой ночью.
– С моего? Ты что, ошалел?! Никто с моего балкона не сваливался! И нечего мне мозги пудрить.
– Тебя как зовут?
– Вика. Виктория, если хочешь. Это значит, победа. Понял? Так и заруби себе на носу – победа. А фамилия Инякина.
– Тогда слушай меня внимательно, гражданка Инякина, – Пафнутьев вместе с креслом сдвинулся в сторону – солнце, бьющее в окно, слепило его, заливало комнату безжалостным светом, обнажая запыленные углы, захватанные стеклянные дверцы стенки, полировку телевизора. – Что произошло… Парень свалился с балкона. Разбился насмерть. Я только что из морга. Его уже успели вскрыть. Смерть наступила от сильнейшего удара об асфальт. На вашем асфальте внизу еще пятна крови не успели смыть, – Пафнутьев сознательно наговорил кучу ненужных вещей, зная, что небогатый разум красотки будет подавлен жутковатыми его словами. – По данным, которыми располагает следствие, в деле оказалась замешанной и ты… Слушай и не перебивай, – сказал он, заметив, что Вика рванулась было возразить. – А потом скажешь все, что пожелаешь. Свидетели утверждают, будто Жехов лез к тебе на балкон, но сорвался. А может, ему кто помог.
– А кто ему мог помочь?
– Конечно, ты.
– Та-а-к, – протянула девушка озадаченно. – Вон оно что выстраивается… Интересно. С тобой надо ухо востро – я сразу это поняла.
– И я сразу понял, что девушка ты умная, красивая, образования и разговаривать с тобой одно удовольствие.
– Не надо, папаша! – она выставила вперед узкую ладошку. – Я видела, как ты болтал с нашими старухами и знаю, что они могли сказать обо мне.
– Как же он все-таки свалился? А, Вика?
– А черт его знает!
– Но сама-то ты его знаешь? Вы знакомы?
– Слегка… Не очень.
– Подожди, что значит – не очень? Если Жехов вздумал пробраться на твой балкон, значит, бывал здесь? – Пафнутьев окинул долгим взглядом широкую кровать.
– Не надо нас дурить, – она опять выставила вперед ладонь с длинными красными ногтями на пальцах. Вика вытащила из-под подушки сигареты, зажигалку, прикурила, пустила дым к потолку и лишь после этого взглянула на Пафнутьева. По ее взгляду он понял, что Инякина не столь проста и не столь глупа, как ему показалось с первого взгляда. – Закуришь? – спросила она, протянув сигареты.
– Не курю.
– Все понятно, значит, пьешь. Но выпить у меня нечего.
– Я слушаю тебя, Виктория.
– Ничего не знаю, ничего не видела, ничего никому не скажу. И кончен бал.
Пафнутьев с трудом выбрался из низкого кресла, подошел к балкону… И ужаснулся. Он весь был завален хламом – велосипед, сани, лыжи, громадная кастрюля, самовар без ручек, размокшая коробка с бельем, ножки стола, мотки проволоки… Воспользоваться балконом, чтобы войти в квартиру… Нет, это было совершенно невозможно.
– Жаль, что разговор у нас не получается, – Пафнутьев опять опустился в кресло. – Я надеялся, что мы покалякаем полчасика без свидетелей и на том дело закончим. А раз ты так… Получишь повестку, придешь в прокуратуру…
– А если не приду?
– Пришлем еще повестку. А на третий раз доставим силком. С помощью наряда милиции. Проведем допрос со всеми формальностями. Запросим характеристики, ты же где-то работаешь или хотя бы числишься? А?
– Учусь.
– Значит, с места учебы… Ректор или учебная часть выделят своих представителей, общественных обвинителей… Или защитников… В зависимости от того, как к тебе относятся.
– Ты что, папаша? Офонарел?
– Человек погиб. Моя задача – выяснить обстоятельства. По нашим данным, он к тебе добирался по балкону.
– Что же это получается… Я влипла?
– Похоже на то, девочка.
– Я не девочка. И не надо, понял? Не надо.
– Хорошо, не буду называть тебя девочкой. Хотя тебе это слово идет. Но как же тебя называть? Гражданкой последственной?
– Если поговорим по-человечески, отстанешь?
– Отстану.
– Честно?
– Послушай, Вика… Если скажешь нечто важное и я увижу, что ты не имеешь к этой истории никакого отношения… Мы с тобой встретимся только если сама захочешь.
– И подписывать ничего не придется?
– А почему ты об этом спрашиваешь?
– Я уже пообещала ничего не подписывать.
– Кому?
– Так ли уж это важно, – она легко махнула рукой, показавшейся Пафнутьеву тонкой и беззащитной.
– Записывать ничего не буду. С тобой больше не встречаемся. Дорогу к этому дому забываю до конца жизни. Мы должны поговорить. Ты же сама предложила условия. Я их принимаю. Ну? Смелее.
– Покажи удостоверение.
Пафнутьев откинул полу пиджака так, чтобы Вика рассмотрела рукоять пистолета, на многих это действовало убедительно, достал затертую книжечку. Вика взяла ее с некоторой опаской, долг? вчитывалась, всматривалась в печати, подписи, сроки действия, в портрет всмотрелась, бросив взгляд на Пафнутьева и, наконец, вернула.
– Похож, но не очень… Раньше ты выглядел моложе.
– Тебе хорошо говорить… Ты-то никогда моложе не выглядела.
– Почему? – Вика приготовилась обидеться.
– Потому что моложе выглядеть невозможно.
– Хм… Спасибо, папаша… Я уж и не надеялась, что ты замечаешь такие вещи. Ладно, Павел Николаевич, где наша не пропадала. Спрашивай!
– Я уже все спросил. Теперь очередь отвечать.
