отверстие появилось, то через него можно было бы увидеть, как за спиной Козловского интеллектуальная женщина средних лет пытается на русском английском языке найти путь к сердцу немолодого полнеющего итальянца.
— В том-то и дело, что говорилось это для меня. Они какую-то «поганку заворачивают» с этой партией. Хотят резонанса в прессе. По поводу точек Лысый сказал лишних вопросов не задавать. Текст статьи они мне передадут, когда будет готов.
— Возможно и не в этот номер пойдет?
— Получается, что так, я на всякий случай замену подготовил. Надо ждать.
— Что еще известно по этой теме?
— Больше ничего. Сказали «подготовь место в своей газете и жди»… Газету с журналом перепутали, дебилы. Запретили кому-то об этом говорить, естественно. Что еще? Вроде все.
— Опиши мне этого мужика.
— Лысого вы знаете, кудрявый такой.
— Знаю, другого опиши.
— Особых примет нет. Рост не скажу, он сидел все время. По имени его Лысый не называл. Обыкновенный такой мужик, старый, лет, наверное, сорок-сорок пять, в очках, усы, как у батьки Лукашенко и вообще чем-то его напоминает. Короче, противная физиономия. По фотографии я его опознаю.
— Понятно. Ладно, если что еще вспомнишь — позвони. Давай прощаться. Ты иди, я еще посижу. О'кей? Ты мне список принес? — Ковтун просил принести ему список внештатных авторов журнала с адресами и телефонами.
— Конечно, чуть не забыл, — Леонид поднял с пола на колени свою большую холщевую сумку и начал выкладывать из нее последовательно фотокамеру Nikon D5100 Kit, кошелек, книгу, на потрепанной обложке которой было напечатано «Jerome David Salinger. The Catcher in The Rye» и, наконец, мятую принтерную распечатку на одном листе А4. — Ой, помялось, — произнес он извиняющимся тоном.
— Что это у тебя за книжка? — Виктор забрал листок, повернул кирпичик к себе и открыл по середине. — На английском?
— «Над пропастью во ржи», читаю потихоньку, учу язык.
— И как, интересно? Почему не электронный вариант?
— Интересно и читается легко, я специально бумажный вариант таскаю с собой. Незнакомые или забытые слова отмечаю, потом выписываю и заучиваю. Брал перед этим «Лолиту» Набокова, вообще невозможно читать, хуже Шекспира. Вообще-то мне пора уже…
— Спасибо, Леня, за важную информацию. Береги себя, не засветись, сам понимаешь, они очень опасные люди. Пока!
Трудно сказать, почему Ковтуну был неприятен этот Козловский. Понятное дело, что к сексотам в нашей стране отношение традиционно негативное, и все-таки…
Возможно, эту раздвоенность Леонида подсознательно чувствовал и Петр Иванович, а может быть имел место снобизм окончившего с отличием факультет журналистики выпускника МГУ перед пацаном с дурацким дипломом не понятно какой канторы. А может быть то и другое вместе, не известно. И чего было больше, вреда или пользы от журналистской деятельности Козловского Петр Иванович тоже не взялся бы определить.
Михаил Сергеевич проводил взглядом, проходящего через зал на выход, Козловского, чью тощую фигуру перекосила внушительная сумка, в которой, помещался редакционный фотоаппарат. «Надо же, голову зачем-то покрасил, — запоздало отметил он каштановые патлы информатора. — Не поймешь, о чем они думают, эти мальчики и девочки».
Леонид остановился на крыльце кофейни, посмотрел на чистое светлое небо, достал сотовый и позвонил.
— Снежка! Я уже освободился, ты далеко? И я тебя вижу…
Около пяти вечера Петр Иванович со своей ослепительной супругой уже парковали машину возле дома. Самое время описать внешность Елены Викторовны. Ленчик отличалась какой-то особой красотой: не высокого роста, можно сказать маленькая, стройная, с огромными серо-зелеными глазами, обрамленными невероятно длинными ресницами, её профиль напоминал античную скульптуру. В ней угадывались твердый характер и сильная воля, от чего лицо ее иногда казалось несколько жестким для тридцатипятилетней женщины. Однако улыбка полностью меняла ее — ничего равного этой улыбке Петр Иванович не видел в своей жизни. Описать это невозможно. Сказать, что улыбка красивая, это ничего не сказать. Это свет, это настроение, это чудо. Будучи в браке уже два года, он продолжал любоваться своей женой. Сегодня она была в легком коричневатом платье и в красных туфлях, ленты от которых овивали ее икры. Запястье левой руки украшали часы на красном ремешке.
Он восхищался и открыто гордился ее красотой. Она с удовольствием принимала его отношение к себе. С этим настроением они вошли на веранду ресторана, где знакомая им официантка указала на зарезервированный столик в ближайшем к входу углу зала, который оказался на две третьих уже заполнен публикой.
Погода совсем разошлась. Было солнечно и безветренно. Становилось даже душно. Вопреки ослепительному вечернему солнцу и ясному небу с небольшими облаками, в воздухе висело ожидание грозы, что заставило Петра Ивановича пожалеть о не взятом из дома зонте. Впрочем, беспокоиться было не о чем, веранда по краям была защищена прозрачной пленкой, а внутри работал кондиционер. В таких условия и в такой компании, дождь можно было бы и переждать.
Они устроились за своим столиком, закурили, и Лена, сидящая лицом в зал, углубилась в меню, сделанное в форме овальной палитры. Петр Иванович меню никогда не читал, он поручал своей жене делать выбор, тем более, что сегодня по сценарию на ценники смотреть не нужно. Как говорится «гулять, так гулять». Он рассматривал посетителей, повернувшись в пол-оборота к залу. Это было их излюбленное занятие в подобных местах: рассматривать посетителей и тихонько обсуждать их. Кто является супругами, а кто любовниками, у кого первое свидание и чем оно закончится.
Народ тихо разговаривал, играла легкая итальянская музыка. Многочисленные официанты с радио гарнитурами на голове сновали между столиками, принося блюда, унося посуду и меняя пепельницы.
Впереди за столиками вдоль края веранды сидело несколько компаний девушек и женщин, по два-три человека. В центре сидели разнополые пары. Слева, по близости, сидели два мужчины средних лет. Чуть дальше слева сидела семья, похоже из того же дома, где жили Петр Иванович и Елена Викторовна. В противоположном углу за сдвинутыми столами сидела компания кавказцев — толстые мужчины и женщины разных возрастов. Их дети бесцельно бродили между столиками и делали вид, что играют.
Елена Викторовна заказала себе какую-то хитрую рыбу, салат и «фокаччо» с чесноком. Петр Иванович позволил себе шашлык из свинины и салат «цезарь». По бокалу вина они попросили принести сразу. Венчать праздник должны были кофе «капучино» и пирожные, которые отменно готовили в этом заведении. Но это в конце.
— Поздравляю тебя, Любимый, с нашей годовщиной! — провозгласила Елена Викторовна, подняв бокал белого вина.
— И я тебя поздравляю, Котенок! — смущенно заулыбался в ответ Петр Иванович и достал из кармана пакетик с серьгами. — Это тебе. Надеюсь, понравится. Бриллианты в них какой-то невероятной чистоты. Мне продавщица объясняла, но я, естественно, забыл. Кажется, она говорила «два и два», на бирке должно быть написано. Коробочку пришлось дома оставить иначе сюрприза бы не получилось.
Елена Викторовна заворожено открыла пакет и приблизила глаза к подарку.
— Какая красота! — прошептала она. — Я именно о таких и мечтала. Гвоздики, дорогие наверное! Спасибо тебе Любимый! Господи, какая красота! Дай померяю.
Демонтаж старых сережек и монтаж новых заняли несколько минут. Когда старые сережки были уложены в пакетик и убраны в карман Петра Ивановича, Леночка встряхнула волосами и спросила:
— Ну, как?
— По-моему очень красиво. Блестят каким-то внутренним светом. При галогенках они просто горят…
