— Посмотри, старший братец, какие перья у меня! Зелёные, словно молодая травка. А вот эти на крыльях коричневые, словно каштаны.
— Нет, Тэтэкун, перья у тебя бурые и тёмные. Это у меня перья как молодая травка и спелые каштаны.
И начнут спорить и ссориться.
Не раз их стыдили лесные птицы:
— Как вам не совестно! Знаете ли вы, какую пословицу сложили в птичью старину? «Почтительный голубёнок садится на три ветки ниже отца с матерью, благодарный воронёнок набивает кормом клювы своим родителям». А ваши отец с матерью высохли, словно осенние листья.
Но Тэтэхё и Тэтэкун никого не слушали. И вот пришла беда. Вконец их родители из сил выбились. Летать не могут.
Пришлось братьям самим о себе заботиться. А уж об отце с матерью они и не вспоминали.
Тут сказали лесные птицы:
— Ах вы, ленивые, злые дети! Сами себе зобы набиваете, а родителей своих бросили в беде. Не хотим мы больше с вами жить.
А в глубине земли вдруг что-то заворчало, загремело: гу-у-у!
— Слышите? — говорят птицы. — Рассердился на вас наш остров.
— И пускай. Что за печаль! — отвечают братья. — Не один он в море, есть и получше его. Недаром говорят: «Одна крышка не годится, подойдёт другая».
И полетели на соседний остров.
Как там было красиво! В зелёной долине ручьи поют, цветы словно на праздник нарядились.
— Вот тут нам будут рады, — говорят братья. — Ведь мы такие красивые! Будем здесь жить.
Вдруг дохнуло зимним холодом, загудел ветер. Вся долина покрылась льдом и снегом. Не стало ни цветов, ни бабочек. Небо словно шапку на глаза надвинуло.
— Что это, старший братец? Откуда снег и холод, ведь ещё лето не кончилось?
— Улетим отсюда, Тэтэкун. Плохой это остров, неприветливый. Не рад он гостям. Вон там, далеко в море, видишь, что-то зеленеет. Туда и полетим.
Долго летели братья над водой и прилетели к новому острову. Росли на нём высокие ветвистые деревья.
Сели братья на ветку, сложили усталые крылья. Ах, хорошо здесь!
Вдруг послышалось: шорх-шорх.
— Что это, братец Тэтэхё? Ветра нет, а листья падают.
Зашелестели, зашуршали листья и в один миг все осыпались. Облетело дерево и стоит голое. Тёмные сучья во все стороны торчат, словно грозятся.
— Ой, не к добру это, братец Тэтэкун. Какой сердитый остров! Хуже прежних. Страшно на нём оставаться. Делать нечего, полетим дальше счастья искать.
Но вблизи больше не было ни одного острова. Пришлось братьям лететь в дальнюю даль, на самый край неба. Вот наконец показался в морских волнах новый остров. Он был весь покрыт зелёными лесами. Долго-долго выбирали братья, на какое дерево опуститься. Всё казалось им, что вот-вот с веток листья посыплются.
Выбрали они сухое дерево и сели на голый сучок. Теперь отдохнуть бы! Вдруг раздался треск, словно охотник из ружья выстрелил. Вспорхнули испуганные голуби. Покружили-покружили над деревом и сели на другой сучок. И опять послышалось — крак! Обломилась сухая ветка, а за ней и все другие — крак, крак, крак! — стали с треском падать на землю. Стоит ствол, будто топором его обтесали.
— Нет, братец Тэтэхё, видно, и отсюда нам надо спасаться! Полетим, поищем где-нибудь приюта.
— Ах, Тэтэкун, если бы хоть какая-нибудь голая скала посредине моря нас приютила! Я и то был бы рад.
Летят братья-голуби от одного острова к другому. Этот льдом оденется, другой огнём дохнёт. На третьем все деревья колючками ощетинятся.
Полетели братья к одинокой голой скале. И вдруг опустилась она на морское дно, только волны сердито забурлили.
— Беда, беда, видно, все острова в море на нас рассердились, — говорит Тэтэхё. — А меня уж и крылья не держат.
— Полетим обратно, на наш родной остров, — просит Тэтэкун. — Может, хоть там нас пожалеют.
Собрались братья с последними силами и полетели обратно. Тяжело-тяжело крыльями машут.
Но вот и родное гнездо. Обрадовались детям голубь с голубкой, так обрадовались, что сразу всё простили.
Стали Тэтэхё и Тэтэкун о них заботиться. Сами зёрнышка не склюют, пока отца с матерью не накормят.
Никогда больше не гремел родной остров. Видно, перестал сердиться. И так на нём птицам жилось хорошо, что даже и прозвали его «Голубиный остров».
Три связки соломы
Давно-давно это было.
Жили в городе Наха мать с сыном. Когда исполнилось мальчику семь лет, мать тяжело заболела.
Говорит она сыну:
— Видно, приходится мне умирать. Послушай меня. Ты хоть и мал, а понятлив. Терпели мы с тобой горькую нужду. Всего-то оставлю я тебе в наследство три связки рисовой соломы. Спрятаны они вон там, в чулане. Больше нет у меня ничего. А ведь была я женой самого царя… Царь — твой отец. Но однажды разгневался он на меня страшным гневом.
— За что же, матушка?
— А вот за что. У нашего царя много рабов. Трудятся они, головы не подымая. Кто жернова крутит, кто землю копает, кто тяжёлые камни носит.
Как-то раз смотрела я на море и вижу, плывёт вдали на всех парусах корабль.
«Какой большой корабль!» — воскликнула я.
Тут все рабы подняли головы. Замолк на минуту шум работ.
Узнал про это царь.
«Негодная! — закричал он на меня. — Ты остановила работу сотен людей. Нет тебе прощенья. Вон с глаз моих!»
Выгнал он меня за ворота. Только старик, отец царя, пожалел меня. И дал он мне на прощанье три связки рисовой соломы…
Вскоре и ты родился, сынок, мне на утешенье.
Когда я умру, пойди к лавке продавца мисо. Может, он даст тебе что-нибудь в обмен на три связки соломы. Только помни: менять меняй, а денег не бери.
В эту ночь уснула больная да так и не проснулась.
Похоронил мальчик свою мать с горькими слезами.
Прошло семь дней. Решил он исполнить материнскую волю. Отыскал он в чулане три связки рисовой соломы и пошёл к лавке продавца мисо.
— Не нужна ли тебе рисовая солома в обмен на твой товар?
— Ещё чего выдумал! Мне солома и даром не нужна, вон под ногами валяется… Пошёл прочь отсюда!
Но мальчик с места не тронулся. Сел на пороге лавки и сидит. День сидит, и другой, и третий. Покупатели спрашивают, что за мальчик, почему здесь и зачем.
