не нашел. Потому что никто не знает, что я был здесь.
Прикосновение к ранам вызвало нестерпимую боль, когда мыл лицо холодной водой.
С большим трудом, держась за ветки кустарника, Земан поднялся на ноги.
— Что ж, — сказал он вслух, — я снова стою на ногах, стало быть, я не животное, я человек.
Эта мысль заставила его принять решение, бессмысленное в его нынешнем положении. Зверь попытался бы спасти свою жизнь, убежать, скрыться. Человек должен был бороться — не за себя, за жизнь другого человека. Не обязательно всегда быть героем, говорил ему Калина, достаточно в любой ситуации вести себя как человек.
Поэтому Земан направился не к пролому в стене (это был путь к отступлению), а в парк, где в любое время на него могли снова напасть и добить, поскольку сопротивляться у него уже просто не было сил.
Ему необходимо было узнать, что стало с Бедржишкой.
Он обязан был хотя бы попытаться спасти ее.
С трудом брел он по дорожкам и тропинкам под могучими дубами и каштанами английской части парка. Эти два или три километра показались ему бесконечно длинными. Никого не встретил он на своем пути — наверное, они не представляли, что после избиения он вообще поднимется на ноги.
Его качало во все стороны, мутило, но он шел, собрав в кулак всю свою волю. Шел, ибо за его спиной были погибшие, чьи имена выбиты на мемориальной доске в Музее Корпуса национальной безопасности. Он шел, потому что не мог поступить иначе.
Через открытые ворота Земан вошел во французскую часть парка, площадь которой была несколько меньше. За каскадами, лестницами и скульптурами виднелся замок. Он высился в мутном утреннем мареве, как спящий, но грозный утес.
Широкие стеклянные двери в парк были распахнуты, он миновал их и выбрался во дворик, который уже знал: там был газон с тремя дубами. Парадный вход в замок казался мертвым. С мучительными усилиями поднялся Земан по ало-золотой лестнице, вскарабкался к высоким белым дверям салона.
Распахнул их и вошел.
В салоне сидела та же компания. Зампред и его сын Виктор, управляющий, деятель культуры Кая, член правительства Калоус и еще какие-то функционеры. Они завтракали. Без настроения, молча и, кажется, чуть ли не с отвращением. События нынешней ночи расстроили зампреда. В замок он приехал поздно, после очередного официального приема в Праге, где обязан был присутствовать. И хотя на приеме влил в себя много коньяка, он все же решил отправиться со всей честной компанией в замок. «Быстренько доберемся, поболтаем, — пообещал он, — обсудим положение, а утречком шикарно позавтракаем. Нигде не умеют так замечательно готовить чесночный суп, как в замке. Или еще лучше: закажем мексиканский суп — это животворный эликсир для уставших от алкоголя». Он просто мечтал об этом утреннем празднике гурманов.
Но в замке его ожидала неприятность. Он сразу обнаружил пропажу охотничьего ружья. Потом было ночное расследование и напряженное ожидание — кто вернет ружье. Поэтому за столом царило пасмурное молчание.
И тут в дверях, словно призрак, появился Земан.
— Приятного аппетита, Лойза, если у тебя такой крепкий желудок, — сказал он.
Первым пришел в себя сын зампреда.
— Что ты здесь делаешь, сволочь? Мало получил в парке? Охрана! Гоните его!
Земан понял, что Виктор присутствовал там, у пролома в ограде, когда его избивали. Наверное, прятался в кустах и наблюдал. Зампред повелительным жестом отправил назад молодчиков, которые явились на крик Виктора.
— Что тебе еще нужно? — спросил зампред.
— Я хочу исполнить свой долг.
— Перед кем? — взбешенно выкрикнул Кая, раздраженный, очевидно, тем, что Земан бесцеремонно нарушил их завтрак.
— Ты идешь против партии? За это самоуправство мы тебя исключим, товарищ! Мы изгоним тебя из партии! Навсегда!
— Из какой партии? Мне кажется, теперь мы с вами в разных партиях, вы и я.
— Слышишь? Признает, что он против партии. Это классовый враг! — кричал всемогущий деятель культуры. — Я всегда тебе это говорил. С самой первой минуты я предупреждал тебя, Лойза, что это опасный человек.
— Ну, хватит, — прервал его зампред. — Уйдите все, — приказал он. — Оставьте нас вдвоем.
Они непонимающе смотрели на него и сидели не двигаясь.
— Я сказал: убирайтесь все! — заорал зампред.
После вчерашней пьянки у него раскалывалась голова и не было желания что-либо объяснять или держать себя в рамках.
Собутыльники поднялись и нехотя удалились из белого салона.
— Присаживайся, Гонза, — предложил Бартик, когда они остались вдвоем.
Земан сел за огромный круглый стол.
— Хочешь кофе? — примирительно спросил зампред и наклонился с кофейником к чашке, стоящей перед Земаном.
— От тебя не хочу.
Зампред обиделся, даже оскорбился. Поставив кофейник, он снова уселся.
— Почему? Ведь в Феврале мы были плечом к плечу, мы были вместе, рядом.
— Тогда, но не теперь. Сейчас мы по разные стороны баррикады.
— Ты с ума сошел, Гонза.
— Да нет, скорее поумнел. Слишком долго вы били меня по голове, и кое-что я поневоле понял. Раньше мы не отстаивали свои идеалы с помощью дубинок. Дубинкой можно вбить в голову лишь ненависть.
— Извини, я этого не хотел. Я прикажу строго наказать всех, кто принимал в этом участие.
— И своего сына? — Поскольку собеседник молчал, Земан настойчиво повторил вопрос: — Сына тоже накажешь?.. Так, ясно. А теперь скажи, что будет с Бедржишкой.
Эта проблема интересовала его больше всего — собственно, из-за нее-то он и пришел.
— Не твоя забота, — отчеканил зампред. — Она воровка и будет за это наказана.
— Она помогала закону!
Это еще как посмотреть. Почему ты принудил ее украсть ружье?
— Это орудие убийства. Из этого ружья был убит человек.
У зампреда перехватило дыхание, но он выпрямился, сохраняя достоинство, соответствующее высокому сану.
— Не собираешься ли ты обвинить меня в том, что я кого-то убил?
— Тебя — нет.
— А кого же тогда?
— Да кого угодно, кто имеет к оружию доступ. Например, твоего сына, — сказал Земан.
Как ни старался он удерживать себя в руках, ненависть в нем клокотала.
— Да ты и в самом деле сошел с ума, Гонза.
Зампред тяжело дышал. Ему было плохо после вчерашней пьянки, его раздражал разговор с этим человеком, который при его положении был для него просто пустым местом. Земан испортил ему завтрак, торчал теперь напротив с окровавленным своим лицом, как предостережение о том, что сладкая жизнь может однажды кончиться. Ему хотелось как можно скорее найти путь к примирению.
— Гонза, у каждого из нас, какими бы честными мы ни были, могут возникнуть разные проблемы с ближайшими родственниками. Ты это знаешь лучше других. У тебя ведь тоже были неприятности, верно? — Он намекал на Петра. — Сам подумай: наши дети родились совсем в другое время, у них сумбур в голове, подчас им трудно сжиться с пролетарской нашей правдой. Недостает им нашего классового опыта, не знают они, что такое классовая борьба, поскольку родились уже при социализме…
— Но это не дает им права безнаказанно убивать! — перебил Земан.
— Не думаешь ведь ты, — все больше раздражаясь, спросил зампред, — что мой Виктор мог
