Красной площади, прикоснуться к черно-синей, вырубленной из метеоритов брусчатке, восхититься Василием Блаженным, образом Русского Рая, ощутить вращенье невидимой грозной оси, вокруг которой кружится мир. Теперь Кремль был рядом, Красная площадь была поблизости, и он заторопился, надеясь припасть душой и сердцем к незыблемой русской святыни.
Прошел вдоль бесконечно длинной, нежно-розовой стены. Услышал, как из-за угловой башни что-то монотонно и гулко ухает. Обогнул башню и обомлел. В черном небе, озаренный прожекторами, стоцветный и многоглавый, парил Василий Блаженный. У его подножья была сооружена эстрада. На эстраде в ярких вспышках, косых лучах, в туманных клубах, грохотали музыкальные инструменты. Полуголый, потный, словно натертый маслом, лютовал ударник. Гривастые, с впалыми щеками, в драных безрукавках музыканты извергали из гитар чудовищной громкости звуки. Певец с сальными, до плеч космами, голой грудью, увешанный цепями и бляхами, в дырявых джинсах скакал по-козлиному. Пригибался, падал на колени, вскакивал. Рвал на гитаре струны. Издавал хриплые ревы, кашляющий клекот, свирепые стенания. Динамики били, как орудья, и казалось, воздух разрывается от пролетавших снарядов. Все пространство от подножья собора до реки было заполнено народом. Живое, слипшееся, шевелящееся толпище сотрясалось, вскидывало руки, свистело, ревело, откликаясь на рев безумного певца. Звуковые удары месили толпу, как тесто, размягчали, как отбивную, превращая в вязкую, хлюпающую мякоть. Это были молодые люди — юноши с экзотическими прическами, в серьгах, с проколотыми ноздрями и губами, в которых сверкали бриллиантики. Девушки, почти обнаженные, в приспущенных до лобков джинсах, в коротеньких блузках, с открытыми пупками, в которых мерцали драгоценные камушки. Целовались — юноши с девушками, девушки друг с другом, юноши с себе подобными. Иные барышни сидели верхом на кавалерах, плескали руками и едва не падали, когда их охватывала сладострастная судорога. Пили из банок пиво, кидали банки на брусчатку, давили ногами. Время от времени толпа вскидывала руки, раскрывала два пальца, изображая рогатый знак.
Алексей был ошеломлен. Святая площадь превратилась в сатанинское игрище. На эстраде среди адских испарений и вспышек скакали черти. Священный собор утратил образ Русского Рая. Был отравленным зловещим цветком с жалящими шипами, тлетворными бутонами, смертоносными лепестками. Его облепили чудовищные цветные жуки, колючие ядовитые бабочки, чешуйчатые мухи.
На плечах парня сидела девушка, бурно двигала бедрами, била парня пятками. Наклонилась и что-то ему прокричала. Тот опустил ее на землю. Она быстро расстегнула джинсы, присела и стала мочиться. Парни обступили ее и смотрели. Алексей видел безумные, наркотические глаза сидящей девушки, притоптывающих, пританцовывающих парней, скачущего на эстраде певца, блестящую, текущую по брусчатке струйку. Повернулся и, закрывая ладонями уши, устремился прочь. Ему казалось, что-то липкое и зловонное пристало к его щекам.
Он больше не пытался покинуть город. Не чувствовал за собой слежки. Город поймал его в свои лабиринты, путаные ходы, ложные направления. Алексей, как лунатик, бродил среди ночной заколдованной Москвы, уже не чувствуя ног, не выбирая пути, изумляясь неутомимой ненасытной жизни, полной роскоши, развлечений, которым предавались великолепные женщины и счастливые мужчины, принадлежащие к неизвестному, поселившемуся в Москве племени. Пахло духами, вкусным табаком, сладким дымом невидимых кухонь и огненных жаровен. Из автомобилей выскальзывали молодые дамы в декольте и бриллиантах. Кавалеры в черных фраках проносили букеты алых роз. Звучала музыка и счастливый смех. Лишь иногда из подворотен выскакивали странные мохнатые существа в оборванных одеждах, напоминая не людей, а запуганных юрких зверьков. Путь преградили милиционеры, не пуская к желто-белому, с колоннами и фронтоном особняку. У оцепления скапливались прохожие, не роптали, с интересом смотрели на особняк.
— Это что за дом? — спросил Алексей остановившегося рядом с ним пожилого господина.
— Этот? — господин осмотрел измученное лицо Алексея, его измятую, не высохшую одежду.— Это «Дом Виардо». Такая была француженка, то ли певичка, то ли куртизанка. Теперь здесь обитает бывший президент Долголетов. Духовный Лидер России. Должно, возвращается с ночного бала. Вот и перекрыли дорогу.
Не успел он сказать, как издалека запела сирена, заметались фиолетовые зарницы. Примчался шелестящий кортеж. Несколько джипов охраны, лимузин, черный и лакированный, словно жук– плавунец. Охрана высыпала, обернулась свирепо во все стороны. Темное стекло лимузина опустилось, и близко на Алексея глянуло бледное, худое лицо — редкие белесые волосы, тонкий чувственный нос, сжатые трубочкой губы. Их взгляды встретились. Алексей испытал странное влечение, неясную боль. Ощутил загадочную роковую связь, делающую их обоих несчастными и обреченными. Хотел шагнуть, передать человеку свое невнятное ощущение, внезапное прозрение. Но ворота особняка раскрылись, и лимузин скользнул в зеленоватый свет внутреннего двора. Оцепление милиционеров распалось. Народ пошел дальше.
Он страшно измучился. Хотелось упасть в кровать и забыться. Но он не знал, где он сейчас находится. Не знал, в каком районе осталось его новое жилище. Внезапно рядом затормозило такси.
— Садись, сибиряк, подвезу! — это был знакомый шофер в капитанской фуражке. Алексей не изумился его появлению, словно ждал и предчувствовал.
— Мне бы туда, где я к вам впервые подсел. Как называется площадь?
— Площадь Пушкина, Алексей Федорович. Самое престижное место в Москве, — шофер отдирал со лба рыжие брови, отклеивал вислые усы. Перед Алексеем сидел директор ФСБ Лобастов — красное брутальное лицо с нависшими складками, торжествующий взгляд.
— Отвезите меня, — беспомощно произнес Алексей.
— Конечно, отвезу, Алексей Федорович. Вам бы сейчас горячий душ да рюмку коньяка. В фонтане вода холодная. Да и вы, прямо скажем, не десантник. Болеть нельзя, завтра работа.
— Везите, — Алексей откинулся в кресле. Такси неслось по великолепной ночной Москве, словно высеченной из хрустального льда.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Он проснулся от яркого солнца, слепящего сквозь незакрытые шторы. За окнами мягко рокотало. Он вдруг разом припомнил ужасный вчерашний день, фантасмагорию встреч, кружение по огненным лабиринтам. Воспоминания были столь гнетущими, что он снова спрятался в сон, надеясь в сновидениях обрести утраченную, благодатную жизнь. Второй раз он был разбужен телефонным звонком. Не поднимался, не брал трубку, позволяя звуку разлетаться по комнатам огромной квартиры, отражаться от дорогой мебели, красивых стен, лепного потолка. Полетав по комнатам, звонок умолк. Он принял ванную, окунувшись в ее фарфоровую глубину с теплой зеленоватой водой, куда выдавил содержимое флакончика с заморским шампунем. Лежал в белой пене, глядя на свое мокрое колено, на слипшиеся в перламутровых пузырях волоски. Раздумывал над случившимися с ним переменами, не находя им объяснения. Стоял перед зеркалом, разглядывая свое похудевшее лицо, обрамленное золотой бородкой, синие встревоженные глаза, высокий лоб с пушистыми бровями — подарки безвестных отца и матери, которые незримо и неотступно ему сопутствовали. Набросив белый пышный халат, вышел в столовую, где чьей-то заботливой рукой уже был приготовлен завтрак — омлет с ветчиной, гренки, нарезанный сыр, стакан с апельсиновым соком. Из стеклянного, еще горячего кофейника налил себе кофе и позавтракал. Достал из гардероба свежую рубашку, новый элегантный костюм, оказавшийся ему впору, и не без удовольствия, поворачиваясь перед зеркалом, надел на себя. Из коллекции галстуков выбрал шелковый, с черно-золотыми полосами, напоминавшими цвета имперского флага. Будто предчувствовал появление визитера и продолжение злоключений. Действительно, в дверь позвонили. Пошел открывать, ожесточенный и недоверчивый, ожидая встречу с опасными и вероломными посетителями.
На пороге стоял высокий господин с холеными пышными усами, которые топорщились от добродушной улыбки. Глаза, умные, проницательные, зорко осмотрели Алексея, и было видно, что ему понравился костюм и галстук, он остался доволен лицом Алексей, его лбом, бровями, бородкой. Сам же он был одет в легкий плащ, под которым виднелся изысканный серый пиджак, рубаха с полурасстегнутым воротом, артистический
