приблизился и бережно взял ее за нос.
Плужников увидел, как к женщине подошел милиционер, поставил рядом с ней большие войлочные боты, сострадая, произнес:
– Валерия Ильинична, голубушка, надели бы тепленькое… А то ножки застудите…
Та надменно вскинула голову, тряхнув седеющими волосами, и отрезала:
– Правозащитники привыкли страдать!..
Плужников пытался понять, как связаны эта немолодая, кем-то огорченная женщина и возвышавшийся над ней бронзовый мужчина в плаще? Сколько лет она стоит на этой прекрасной площади, сама превратившись в памятник? Не находил ответа… Знал, что видел их где-то вместе, – женщину и бронзовое изваяние, быть может, на литейном заводе. И это вызывало в нем тихую боль. Осторожно приблизился и тоже ее пощупал. Она была мягкой и влажной на ощупь как брынза, не противилась прикосновению, смотрела ему вслед сквозь очки фиолетовыми глазами раненого оленя.
Он брел по чудесному осеннему бульвару, среди особняков, нежных и чистых, словно души невинных женщин. Вокруг каждой липы образовалось золотое озерцо из опавшей листвы, и хотелось встать рядом с коричневым деревом, прижаться к корявому стволу и так замереть, чтобы не мучили обрывки видений и звуков. Однако в конце бульвара, где возвышалось другое каменное изваяние таинственного человека с бородкой, Плужников оказался в буйном, клокочущем месте.
Играла рок-группа, мотая немытыми космами, разбрызгивая пот, в кожаных безрукавках, блестя металлическими бляхами, цепями, нашлепками. На липких телах синела татуировка: звезды, серпы, молотки, автоматы, грудастые русалки, возбужденные пенисы, профили Маркса и Энгельса. Ударник в черных очках, похожий на фраера, лупил в яркую медь. Гитарист с бородкой Льва Троцкого не щадил струны, подбрасывал стенающую гитару к вершинам деревьев и, пока она кувыркалась как желтая планета, смачно сморкался в пальцы.
Певец в красной косынке, белолицый, похожий на комсомолку тридцатых годов, страстно выдыхал в микрофон:
– «Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем!.. Мы подымем красный флаг, демократов всех – в ГУЛАГ!..»
Толпа таких же, в кожанках, в татуировках, принималась яростно скандировать:
– Со-циа-лизм!.. Со-циа-лизм!.. Сталин, Берия, ГУЛАГ!..
В этой толпе были бледные юноши с аскетическими лицами странствующих монахов, яростные, застегнутые в кожу боевики, держащие дулами вверх макеты «калашниковых», Колумбийские партизаны в беретах, с черными занавесками, скрывающими нижнюю половину лица, изможденные негры из «Фронта Полисарио» с муляжами гранатометов, сандинисты в широкополых шляпах, держащие пальцы на спусковых крючках «М-16». Над этим грозным, готовым к бою скопищем развевались красные знамена с белыми кругами и черной эмблемой серпа и молота. Качалось и подпрыгивало надетое на палку смешное чучело Президента, который был в дамских трико, сосал пустышку, был облачен в пиджак из американского флага. Было много девушек с измученными лицами, как если бы они днями и ночами таскали на себе гранитные надгробья. Некоторые из них целовались с подвернувшимися юношами, а некоторые – друг с другом.
Плужников тревожно, не понимая причину сходки, смысла песен и выкриков, поводил глазами, стремясь уразуметь происходящее.
Какой-то обыватель, не вливаясь в чумовое скопление, но и не желая уйти, признал в Плужникове наивного провинциала и взялся ему объяснять:
– Небось у вас-то, в Урюпинске, такого не сыщешь?.. Зато у нас этой плесни навалом… «Красные ватаги» – так себя называют… А я бы, на месте Президента, взял бы да и перестрелял их всех из пулемета, пока они нас не перестреляли…
Над толпою, словно вознесенный на руках, возник оратор. Было видно, что это Предводитель, ибо к нему потянулись все грозные, из папье-маше, автоматы, вокруг него заплескались все алые, пылающие знамена. Да и вид его выдавал предводителя. Он был в желтой цыплячьей блузе и в черном шелковом шарфе, в непомерных, раздутых галифе, которые покрывались кожаными шенкелями, переходящими в заостренные башмаки с серебряными шпорами. Грудь пересекала ременная портупея, на которой болталась огромная кобура «маузера». На голове красовалась клеенчатая «конфедератка», из-под которой ниспадали до плеч пленительные белокурые волосы, даже на большом расстоянии благоухающие духами. Голубые глаза хохотали и плакали одновременно. Правую щеку уродовал шрам, нанесенный гарпуном китобоя. Он походил на Нестора Ивановича Махно, на артиста Бориса Моисеева в период расцвета, и чем-то неуловимым – на щит, прибитый ко вратам Цареграда.
Все смолкли, стояли с благоговейно растворенными ртами, из которых слегка попахивало марихуаной.
– Мы – женихи одной невесты Революции!.. Пусть наши руки врастут в автоматы!.. Наши рты не устанут кричать: «Свобода или смерть!» Наша глаза вопьются в прицелы снайперских винтовок!.. Наши уши насладятся стонами умирающих врагов!.. «Красные ватаги» как возмездие промчатся на тачанках по улицам городов, где исчадие капитализма Роткопф погасил священные лампады Ильича. На темных улицах вновь вспыхнут фонари Свободы, и на каждом закачается банкир, в животе которого будет торчать финский нож!.. Наша музыка – рев гаубиц!.. Наша живопись – шрамы на лице воина!.. Наш театр – театр военных действий!.. Москва – родина Мировой Революции!.. – он выхватил из кобуры «маузер» и отстрелялся, норовя попасть в глаз каменному истукану с бородкой.
Его сторонники восторженно кричали, пускали в небо красные трассеры очередей. Рок-группа врезала марш испанских интербригад. Ударник остервенело грыз медные тарелки. Гитарист размозжил о ствол проклятую гитару. Несколько барышень тут же приковали себя цепями к деревьям. Миловидная девушка, напоминающая Фани Каплан, метнулась с букетом красных гвоздик и отхлестала по лицу проезжавшего в открытом автомобиле принца Чарльза. Несколько метких бомбистов метнули красные помидоры в наглого Рамсфельда, полагавшего, что НАТО уже продвинулось к Уральскому хребту. Юноши с головой Че Гевары на майках метали кремовые торты в представителей миссии ОБСЕ. Зарядов не хватало, и девушки, растянувшись цепочкой от гастронома, подносили боеприпасы. Облитое бензином, запылало чучело Президента. Чадно горело, опадая пылающей ветошью. Все терзали ненавистный манекен, топтали сюртук с американскими звездами. Юноши яростно мочились на предателя, отдавшего Родину в руки глобалистам. Подвиг юношей пытались повторить девушки, хотя и с меньшим успехом, опасливо приседая над жалящим огнем.
И все вдруг исчезли, оставив под липами тлеющий мусор.
