И вот теперь, когда одна напасть миновала, накатилась другая. Все тот же Модельер подбил слабовольного мэра Санкт-Петербурга совершить в отношении своего недавнего московского друга диверсию. Из Центра по разработке биологического оружия, находящегося в городе на Неве, в Москву, под видом пивных дрожжей, был доставлен биологическиактивный грибок с кодовым названием «Балтика». Достаточно было поставить у обочины Кольцевой дороги одно пивное заведение в виде матерчатого шатра с красочной, из папье-маше, скульптурой бутылки, как грибок был перенесен на асфальт и начал свое разрушительное действие. Полотно уничтожалось со скоростью четыре метра в сутки. Прожорливый грибок съедал асфальт до земли, превращая трассу в рыхлую рытвину. Начались пробки, аварии. Ремонтные бригады едва успевали восстанавливать дорогу, как грибок тут же сжирал восстановленные участки, распространяясь все дальше по периметру кольца. Посыпались нарекания в прессе. Мэра обвиняли в халатности, в сокрытии дорожных налогов, в неумении организовать движение автотранспорта. Модельер, принимая представителей сексуальных меньшинств, намекнул, что есть люди, готовые организовать саботаж на дорогах с целью понизить рейтинг Президента.
Назревал острейший конфликт между руководством Москвы и Федеральным центром. Мэр был взбешен. Желая отомстить вероломному северному коллеге, он напустил на Санкт-Петербург грибок из подмосковного биологического Центра, под кодовым названием «Новоогарево». Заброшенный в северную столицу, грибок мгновенно сожрал весь Невский проспект, Александрийский столп, обе ростральные колонны и оставил от города, готового праздновать трехсотлетний юбилей, одни раскрашенные фасады.
Однако это проявление давнего соперничества двух столиц не спасало Кольцевую дорогу. Грибок сжирал автомобильные покрышки. Трейлеры «ТИР» въезжали в город на ободах. Милицейские патрули стояли босиком или в развалившихся сапогах. Уничтожение грозило не только МКАД, но и всему мегаполису.
Кто-то подсказал Мэру обратиться в кожный диспансер, к специалистам по грибковым заболеваниям. Те, в качестве крайнего средства, посоветовали использовать принцип тушения лесных пожаров, «огонь на огонь»: навстречу петербургскому грибку «Балтика» направить подмосковный грибок «Новоогарево», в надежде, что они столкнутся и сожрут друг друга.
К эксперименту тщательно готовились. Специально заразили «Балтикой» участок дороги у Дмитровского шоссе, а новоогаревским аналогом – участок у Ярославки. Два грибка с угрожающей скоростью двинулись навстречу друг другу, рыхля и испепеляя трассу. Но когда встретились в районе Алтуфьевского, вместо того чтобы жрать друг друга, объединили усилия и начали сообща съедать МКАД в направлении Ленинградки и шоссе Энтузиастов.
Это был провал. На экстренном заседании мэрии решили забросить проклятую дорогу и начать строительство новой, с радиусом в сто один километр, где когда-то коммунисты установили черту оседлости для отбывших срок политзаключенных. На отравленных и зараженных участках, оставшихся от съеденной МКАД, начали возводить красивые бараки, куда переселялись из центра злостные москвичи-неплательщики, освобождая квартиры разбогатевшим азербайджанцам и татам.
Теперь Мэр горестно созерцал рыхлую, напоминавшую пемзу трассу, где замерли обглоданные грузовики, «джипы» и «вольво». В некоторых виднелись скелеты водителей и пассажиров, среди которых он заметил костяк известной в прошлом исполнительницы советских песен, отказавшейся подписать «Слово к народу». Крупный скелет певицы держал на коленях скелет болонки, и все это помещалось в металлическом остове «мерседеса».
Пугающие предчувствия не оставляли Мэра. Заговору против Счастливчика и Модельера, автором которого он являлся, грозило разоблачение. Надо было что-то делать. И вдруг решение возникло. Глядя на череп певицы, на ее поющий безгубый рот, он вдруг понял, что должен освободиться от Плинтуса, выдать его Модельеру; повиниться и мнимо покаяться, отведя от себя гнев всесильного временщика, переведя этот гнев на Плинтуса. Это позволит выиграть время; сохранит сердцевину заговора; сбережет проект «Московская коррида», во время которой тореадор Эскамильо преподнесет Счастливчику голову андалузского быка и пронзит Президента шпагой.
«Ложь есть всего лишь частный случай правды. Вероломство – частный случай преданности. Предательство – частный случай дружбы. Подвиг Христа невозможен без подвига Иуды», – повторял Мэр истины, почерпнутые у иезуитов, консультировавших проведение в Москве праздника Святого Игнация Лойолы.
Он отказался от посещения других строительных объектов: канала «Волга – Аму-Дарья», проходящего через Бородинское поле; нескольких мостов через Москва-реку, которые он приказал передвинуть, но которые были унесены течением и плыли теперь где-то в низовьях Оки, – и кинулся осуществлять свой новый план.
Модельер не отказал в приеме. Однако пригласил не в рабочий кабинет, где в прихожей толпились просители – министры, послы, генералы и олигархи, – но в кабинет массажа, где Мэр, облаченный в торжественный фрак, увидел абсолютно голого Модельера, возлежащего на канапе. Над ним склонился немолодой желтолицый непалец, заостренными костяными иглами, окуная их в фарфоровые мисочки с красками, наносил цветную татуировку. Мэр, весь в черном, с галстуком-бабочкой, каялся перед Модельером, глядя на его сытую спину, наполовину испещренную узорами.
– Токмо по слабости нашей и по недомыслию… Бес вожделения и гордыни душу восхитил… Секиру воздаяния за грехи наши да отведет милосердие от выи склоненной и от очей долу зрящих, бо небо затмило неразумение наше… – бубнил Мэр, глядя, как на розовой упитанной спине Модельера под острой точной иглой возникает причудливый орнамент. – Виноват, что долгое время шел на поводу у этой отвратительной ядовитой жабы, из-под языка которой то и дело вырывается хула на нашего несравненного Президента, и, да не разгневается ваша светлость, и в ваш адрес, что, в конце концов, переполнило чашу моего терпения, и я явился с повинной. Не только отрекаюсь от прежней с ним дружбы, но и готов показать на хулителя хоть под присягой…
Игла втыкалась в кожу как в нежный пергамент, впрыскивала черную капельку туши, которая тут же голубела, продолжая изысканную линию восточного рисунка.
– Он называл нашего любимого Президента гнилым опенком, склизким омылком, который был найден в бане Первого Президента России, в шайке, где тот мыл свои подагрические ноги. Вас же он называл скользким червем и болезнетворным глистом, проникшим в Президента с черного хода. Я запретил ему богохульствовать, дело дошло до драки, и он пригрозил мне газовой камерой…
Модельер лежал к нему затылком, рассыпав по узорной подушке черные, со стеклянным блеском волосы. Мэр не видел его лица.
– Это он, Плинтус, придумал ужасный план московских беспорядков. Подбивал на них Фюрера и Предводителя, намереваясь направить толпы обезумевших коммуно-фашистов на Кремль. Перед началом футбольного матча мне стал известен его коварный план. Я пытался вам дозвониться, но ваш мобильный телефон оказался выключенным…
Модельер не поворачивался, молчал, и Мэр не знал, какое действие оказывают его слова: достаточна
