– Душа моя, вас можно демонстрировать как эталон красоты и здоровья!
Елена пожала руку сначала Андрею, а потом и ему, Коробейникову. Пожатие было незначащим, лицо бесстрастным, с любезно-равнодушной улыбкой. Он изумился: неужели это она сидела с ним рядом в машине, покорная, сдавшаяся, с умоляющим взглядом? Неужели эту тонкую серебряную цепочку он хватал у нее на груди жадными губами? Неужели под легким стянутым шелком находится ее горячий, белый, дышащий живот?
Ни тени смущения. Ни намека, ни жеста, выдававшего их недавнюю близость. Гордая голова, с откинутым золотистым пучком волос. Равная ко всем, милостивая улыбка. Мерцающие под люстрой великолепные прищуренные глаза. Случившееся между ними на лесной опушке не имело продолжения. И Коробейникову на миг показалось, что их приключение было всего лишь ритуалом 'посвящения в рыцари'. Сопутствовало введению в этот загадочный масонский кружок, и каждый, кто здесь присутствовал, прошел через этот обряд.
– Кстати, если вернуться к нашей восточной политике, – Заметин аппетитно почмокал пунцовыми губками, поморгал кукольными голубыми глазами, – похоже, ситуация на китайской границе сама собой накаляется. На Уссури, южнее Хабаровска, китайцы высаживаются на принадлежащие нам острова. Приходится их оттуда со скандалом вылавливать. В Казахстане уйгуры гоняют скот по нашей земле, и это тоже приводит к столкновениям, к кулачным боям. Вопрос, не перегибаем ли палку?
– В любом случае напряженность с маоистским Китаем компенсирует наше охлаждение с Западом, возвращая политику к золотой середине, – многозначительно заметил Исаков. – Этим конфликтом мы как бы подчеркиваем: 'Нам не подходит железный вариант коммунизма, и наша расправа с пражской весной – лишь временный, преодолимый кризис'.
– На Мальте, кроме прочего, мы коснулись советско-китайских отношений, – произнес Гришиани. – Мне было сказано, что союз СССР и Китая затруднит процесс разоружении. Ибо Китай находится в самом начале своей ракетно-ядерной программы и будет не склонен идти на ограничения.
– Поскольку на восточном направлении накапливается множество эмпирических фактов, их следует подвергнуть тщательному обобщению. О чем я уже просил наших друзей из Институтов стран Азии и Африки, США и Канады, Приваков и Ардатов подготовили записки в КГБ и ЦК. – Марк Солим точно и моментально фиксировал малейшие оттенки разговора. – В этой связи я предлагаю дать нашему китайскому проекту условное обозначение – 'пекинская опера'.
– Почему так? – поинтересовался Гришиани.
– Представьте себе фигуры в долгополых древних одеяниях. Лица, покрытые слоем белил, на которых выведены огненные красные губы. Трагически воздеты иссиня-черные брови. Движения напоминают порывистую, с замиранием, готовую взлететь птицу. И странная музыка, похожая на звуки тонких, повизгивающих пил. – Марк Солим, грузный, седовласый, в домашнем джемпере, вдруг замер посредине комнаты. Его мясистое розовое лицо мертвенно побледнело, словно его посыпали мукой. Брови страдальчески изогнулись. Губы стали плоские и пунцовые, как у маски. Он сделал несколько волнообразных движений руками, резко повернулся и замер, похожий на чуткую, сидящую на ветке птицу. Издал печальный, стонущий, дребезжащий звук, и по гостиной поплыла загадочная, в белых одеяниях кукла, в черном парике, с торчащими костяными булавками, похожая на призрак, под странную мелодию дрожащих струни унылых стонущих флейт.
Преображение было столь чудесным, что гости вначале обомлели, а потом дружно зааплодировали.
– Марк, вы кудесник! – восторгался Гришиани.
– Фокусник, иллюзионист! – хлопал в ладоши Заметан.
– Магическое воздействие 'пекинской оперы' в двойной абстракции восприятия. – Марк вновь вернул себе облик благодушного московского домоседа. – Когда кукла играет человека, происходит абстрагирование человеческих качеств и создается упрощенный образ, остро волнующий зрителя. Но когда живой актер начинает играть куклу, то упрощается и абстрагируется сама кукла, до этого уже упростившая подлинного человека, отобравшая у него живую плоть. Эта двойная стерилизация действует на сознание ошеломляюще, как если бы вместо живого тела показали не просто скелет, а скелет раскрашенный. Там, где европеец мыслит позитивными категориями живой, естественной личности, китаец оперирует категориями человека, играющего куклу, которая до этого уже сыграла человека. Это и есть 'теория двойной условности', которую я очень ценю.
– Это и есть настоящая пропаганда, когда воздействуют на глубинное подсознание, проникая сквозь поверхностные слои первичных впечатлений. – Исаков возбужденно двигал ногами в носках. – Об этом мне читали лекции в Колумбийском университете.
– Я думаю, европейское искусство получит свой аналог 'пекинской оперы'. – Марк, воодушевленный вниманием, продолжал развивать теорию 'двойной условности', которая казалась Коробейникову теорией колдовства, ворожбы и магических таинств. – Робот – это механическая, электронная кукла, имитирующая человека. Артист, играющий робота, играет машину, которая до этого уже сыграла человека, что приводит к двойной абстракции. – Он вновь преобразился, превратившись из грузного, благодушного барина в механический аналог человека, резкий, импульсивный, покрытый панцирем, в скафандре. Вращал шарнирами и сочленениями, мигал на голове индикаторами. Перемещался по комнате прерывистыми, дискретными движениями, издавая утробные, мембранные звуки: – По-жа-луй-ста, налей-те вис-ки… На- лей-те вис-ки…
Все снова аплодировали. Елена любовалась мужем, невольно копируя его движениями плеч, подбородка. У Коробейникова голова шла кругом от превращений, совершаемых в этой московской квартире, пространство которой расслаивалось, обнаруживая иную геометрию, преломлявшую лучи, как в волшебной призме, создавая иллюзии и обманы.
В прихожей раздался настойчивый длинный звонок. Марк, словно рыцарь, вылезающий из доспехов, сбросил образ робота, поспешил открывать.
Появился Стремжинский. Шумный, возбужденный, навеселе, с полураспущенным галстуком. Оглядел всех хохочущими красноватыми глазами, выбирая, к кому обратиться первому. Выбрал Елену:
– Марк, ты думаешь, почему я к тебе прихожу? Чтобы засвидетельствовать почтение твоей великолепной жене! – Он держал Елену за обе руки, поочередно покрывая их поцелуями. – Елена, милая, вас нужно поместить в 'алмазный фонд' и приставить охрану с сигнализацией!
Вторым, на кого обрушилась его шумная энергия, оказался Исаков.
– Как вам удается так тонко балансировать между жидофилами и жидоморами? Побьют и те, и другие!
