глава двадцать третья
Заклание «бычка оппозиции» произвело на Стрижайло угнетающее впечатление. Дышлов вызывал сострадание и одновременно отвращение. Он был предатель, но такой же, как Иуда, чье предательство было космогонической неизбежностью, без которой не восторжествовал бы Иисус Христос. Дышлов был предатель не по собственной воле, а по воле фатума, который через предательство Дышлова устранял из истории человечества коммунизм. Расчлененный бычок, — грудинка, ливер, мясо на ребрах, свернувшаяся кровь, язык и глаза, — все было отправлено в продовольственный магазин, принадлежащий Потрошкову, раскуплено обывателями, не знавшими, что из остатков коммунизма они готовят свои бульоны, бифштексы, холодцы, котлеты и шашлыки. Так всякое новое время питается остатками отживших эпох, что превращает людей в историофагов.
Теперь, добившись от Дышлова предательства метафизических основ коммунизма, следовало приступать к их устранению из потока истории. Стрижайло решил начать с истребления «красной цифры календаря», — 7-го ноября, когда коммунистами замышлялось традиционное протестное шествие, столь необходимое в последние предвыборные дни. День Революции, транспаранты и флаги, тысячные толпы на улицах, — все это было демонстрацией силы, прибавляло коммунистам несколько процентов на выборах. Надлежало вырезать эту дату из годового календарного цикла, как вырезают из вены крохотный больной участок, сращивая разрезанные концы, возобновляя живой кровоток.
Стрижайло подробно изучил историческую хронологию. Если 7-го ноября 1917 года состоялся залп «Авроры», штурм Зимнего Дворца и победила большевистская революция, то 8-ого ноября 1617 года ополчение Минина и Пожарского окончательно разгромило поляков и освободило Москву. Гришка Отрепьев был сброшен с колокольни Ивана Великого, заряжен в пушку, которая пальнула им в сторону Москва-реки. Этот залп открыл путь новой династии Романовых, в последствии столь беспощадно истребленной большевиками. Празднование 8-го ноября, взамен устраненного 7-го было метафизическим реваншем Романовых над Ульяновым-Лениным, что позволяло в скором будущем приступить к эвакуации Ленина из мавзолея.
В «Центре эффективных стратегий» Стрижайло содержал отдел, где работали астрологи, звездочеты, авгуры и маги, способные ускорять или замедлять ход времени. Редкостные специалисты умели, подобно Иисусу Навину, останавливать в небе солнце и другие светила, что было равносильно изменению календарных основ. Особенно пристально в свете изотерических знаний изучалась теория относительности Эйнштейна, регулирующая переход пространства во время и обратно. Стрижайло обратился к специалистам отдела, и те, произведя мозговую атаку, согласились помочь, обещая совершить акт аннигиляции одной триста шестьдесят пятой доли календарного цикла. Положение планет солнечной системы благоприятствовало замыслу. Нептун входил в поле Сатурна. Юпитер начинал тонко взаимодействовать с Венерой. Плутон складывал свою гравитацию с Марсом. А стремительный Меркурий гасил нежелательные флюктуации в распределении гравитационных полей. Местом проведения операции была выбрана открытая ротонда на берегу Москва-реки, на территории Парка Культуры. Время операции — три часа ночи, когда планеты входили в гравитационный резонанс.
Стрижайло слегка опоздал к началу действа и явился в ротонду, когда все уже было готово. Осенняя ночь брызгала холодным дождем. Из Нескучного сада веяло опавшей листвой. Река, охваченная гранитом, бежала черная, ветряная, с отражением злых огней. Туманно, словно гроздь сталактитов, висел в стороне Крымский мост. Напротив высилось тяжеловесное здание Штаба с одиноким горящим окном, за которым генерал разрабатывал план захвата Масхадова. Сквозь прогалины сумрачных зданий, озаренная, сияла церковь в Хамовниках, похожая на глазированный изразец. Призрачно золотились главы, чуть краснело оконце, — горели лампады над лежащем в приделе покойником. Недалеко от ротонды в ночном сумраке замерли аттракционы, — карусели, американские горки, водопады, качели.
Ротонда, мучнисто-белая, продуваемая ветром, являла собой магическую часовню. Тесно, на ковриках, укутанные в плащи, в высоких балахонах, сидели звездочеты, и на их колпаках, вышитые серебром, переливались кометы и звезды. По окружности ротонды, повторяя ее внутренний контур, была выложена шелковая белая лента, поделенная на триста шестьдесят пять отрезков, и один, соответствующий 7-ому ноября, был выделен красным, словно крохотный, кровеносный сосудик.
— Эта окружность, с легкой руки Бахтина, именуется «хронотопом», — пояснял главный астролог, в средневековой мантии, бархатной шапке, с большим старинным циркулем, которым он тщательно измерял деление окружности. — Я топаю вдоль шкалы времени, повторяя движение земли вокруг солнца…
Середина ротонды была сплошь уставлена часами разных размеров и разновидностей. Настольные, настенные, каминные, ручные, карманные, башенные, песочные, водяные, с маятниками, колокольчиками, с выскакивающей кукушкой, с шествующими рыцарями, луковицей, электронные, атомные, биологические, без циферблата и стрелок, — все они тикали, шелестели, дрожали минутными и секундными стрелками, издавая звуки, напоминающие стрекот бесчисленных цикад и кузнечиков.
— Это мировой хронометр, разделяющий непрерывное время на отдельные временные корпускулы, — продолжал пояснять астролог. Нахохленные звездочеты с горбатыми носами и загнутыми вверх подбородками молча и настороженно внимали. — При определенных условиях можно извлекать частицы из потока времени и, тем самым, ускорять последнее. Или же, напротив, добавлять частицы, что растягивает и замедляет время. Самые крупные отрезки времени нарезают кремлевские куранты на Спасской башне и «Биг Бен» на башне английского парламента. Нашу операцию мы начнем с боя курантов ровно в три часа ночи…
На балюстраде ротонды стояла фотография Альберта Эйнштейна в затейливой рамке, сплошь усыпанной морскими ракушками и нарядными камушками, какие продают в сувенирных лавках на приморских базарах.
— Образ Эйнштейна необходимо присутствует при всех операциях со временем. Согласно теории относительности, воздействие на время сказывается на пространстве, увеличивая или уменьшая последнее. Если переход времени в пространство осуществляется удачно, на рамке загораются огоньки и Эйнштейн высовывает язык…
Среди тикающих часов возвышался кубический алтарь, накрытый пологом. Подле него стоял знаменитый авгур, вавилонский гадатель, персидский кудесник, халдейский волхв. Босой, в рубище, с противогазной сумкой чрез плечо, лохматый и лобастый, с безумными блестящими глазами, он напоминал Алексея Венедиктова с «Эха Москвы». В его первобытном облике дышала истовость кудесника, одержимость повелителя звезд.
— Под пологом содержится бог времени Хронос, который будет извлечен лишь в самый последний момент, перед истреблением 7-го ноября…
Закончив свой краткий экскурс, астролог покинул Стрижайло и вернулся в ротонду, продолжая топать по кругу, измеряя старинным циркулем «хронотоп».
Стрижайло стоял на ветру, чувствуя, как на лицо оседает невидимая роса. На душе было тревожно, мучили дурные предчувствия. С его благословения затевался эксперимент, грозивший поменять устройство Вселенной. Совершалась попытка повернуть историю вспять, управлять временем, вопреки первоначальному замыслу Бога. И это выглядело, как богоборчество. Извлекая крохотный кирпичик мироздания, он рисковал разрушить весь Космос. Выхватывая из круговорота времен, крохотную корпускулу, рисковал поколебать незыблемость причинно-следственных связей, в результате которых сложился существующий мир, его, Стрижайло, присутствие в этом мире, — все могло измениться, разрушиться, увлекая мир в хаос.
Он боялся, что в три часа ночи, когда прозвенят куранты, случится непоправимое. Исчезнут набережная реки, Крымский мост, здание Штаба, церковь в Хамовниках, аттракционы Парка Культуры, и вокруг, вместо Москвы, возникнет другая реальность, иной ландшафт. Быть может, пирамиды, или небоскребы, или горы Большого каньона, или полярные льды. Над головой вместо темных туч распахнется звездное небо, но орнамент звезд будет иной, устрашающий, как на другом континенте, или на другой планете, с жутким огненным рисунком неизвестных созвездий.
Но одновременно с дурными предчувствиями, страхом катастрофических перемен вновь зазвучала тема «иной жизни», которая скрывалось в нем под наслоениями явного, данного в ощущениях бытия, как подземная река скрывается под толщью пород. Эта «другая жизнь», замурованная в очевидные, внешние
