силился освободиться от жестоких обхватов. Но его угощали тумаками, и крики, которые он издавал, напоминали рев овцы, лай собаки, клекот взлетевшего на забор петуха. Мужики насладились. Сплевывая на истерзанное голое тело, подтягивали портки, выходили один за другим, напоминая бригаду лесорубов, хорошо потрудившихся на делянке.
Стрижайло был потрясен. В мюзикле дописывались ужасные сцены. Первоначальный восхитительный замысел с привлечением лучших талантов мира повлек за собой инфернальное продолжение, которое таилось в недрах спектакля, в недрах его растленной, проданной дьяволу душе.
— Полагаю, теперь из него можно сделать не только холодец, но и бульонные кубики «Кнорр», — произнес Потрошков. Согнал с лица насмешливую мину, сменив ее на скорбное выражение, приличествующее падре. С этим выражением появился в камере несчастного, который сидел на кровати, сжав дрожащие колени, отирая мерзкие плевки.
— Сын мой, страдания, которые посылает Господь, служат нам к исправлению. Прости этих грубых, недалеких людей, ибо не ведают, что творят. Ты же прими индульгенцию из рук понтифика, который после попадания в его голову пули турецкого террориста, заговорил на всех языках, какие обрело человечество после сокрушения Вавилонского столпа. Сей библейский сюжет указывает на могущество Бога, карающего нас за гордыню. Вот индульгенция, — Потрошков вынул из-под сутаны грамоту с латинским текстом и папской митрой, подложил голому, всхлипывающему Маковскому, — Распишись в получении с указанием счетов в банках Швейцарии, Нью-Йорка и Кипра.
Маковский, с трудом перенеся больной зад с кровати на стул, расписался в положенной перед ним бумаге, занеся в нее аккуратный столбец банковских реквизитов.
— Ну, теперь ты доволен? Оставишь меня в покое? — рыдающим голосом обратился он к падре.
— Ты искупил лишь первую часть грехов. Осталась другая. С помощью чернокнижников, прибегая к магии мексиканских колдунов, принося кровавые жертвы Астарте и Гекате, ты обманул наивного сына тундры, верховного шамана. Просветленный старец уже приближался к истинам католической веры и был готов передать несметные запасы «черного молока», что таятся под водами священного озера Серульпо, наместнику Бога на земле, чья скромная, но благословенная фирма «Зюганнефтегаз» является оплотом католицизма в Заполярье. Опоив шамана маковым настоем, обманно называя зелье «святой водой», ты выманил у него «дарственную» не нефть озера Серульпо, подсунул ему подложный пергамент, где подделаны все отпечатки пальцев, копыт и плавников, завладел не принадлежащим тебе богатством. Настало время его вернуть. Откажись от месторождений в пользу «Зюганнефтегаза». Подпиши документ, — с этими словами Потрошков извлек из-под сутаны бумагу, положил перед Маковским.
Тот гневно ее отринул. Видно не вся его гордыня была вырвана из самолюбивого тела вместе с окровавленным оком. Не все представления о кротости и смирении затолкали в него уголовники своими возбужденными пестиками, на которых то там, то сям синели татуировки: «Я самый сладкий», «Лучше в вас, чем в таз», «Я медведь, хочу в берлогу». Маковский вскочил, забыв, что он голый. Эффектно выбросил руку, указывая Потрошкову на дверь:
— Этому не бывать. Мою нефть будет отстаивать Европа, 6-ой Американский флот, Демократическая партия США. Я обвалю нефтяной рынок и вызову мировой энергетический кризис, который не переживет твой подлый «фээсбэшный» режим. Россия видит во мне мученика, а в тебе палача и наследника ГУЛАГа. Русские люди придут к тюрьме, чтобы поклониться новомученику, и выберут меня Президентом. Уж тогда, поверь, я кину тебя в камеру уголовников, которых перед этим три дня будут кормить «Виагрой», и они пророют в тебе туннель больше, чем туннель под Ла-Маншем.
— Я ненадолго уйду, — смиренно опустил глаза падре. — Надеюсь, в мое отсутствие ты предашься благочестивым размышлениям, — с этими словами Потрошков вышел. Через минуту появился у Стрижайло. — Похоже, этот сукин сын вместо страдания вкусил наслаждение. Что ж, ошибка больше не повторится.
Стрижайло видел на экране голого Маковского, который, казалось, вернул себе былую непреклонность. Отвергнув мерзкие предложения, изгнал искусителя. Его мученический венец на глазах превращался в царственный.
Внезапно раздался звук бурлящей воды. Из стен камеры, сквозь невидимые трубы ударило множество струй. Маковский отшатнулся, забегал. Камера быстро заполнялась водой. Он скакал, кричал, разбрызгивал воду, которая достигла колен, паха, груди. Он вскочил на кровать, на какой-то момент напомнив княжну Тараканову с картины Сурикова. Вода и здесь подбиралась к горлу. Он переплыл к столу, встал на него, но бетонный объем камеры заполнялся водой, и теперь под потолком торчала его одноглазая несчастная голова.
Внезапно в воде вспыхнул свет. Стали видны серебристые, летящие сквозь воду пузыри. Зеленели вьющиеся водоросли. Темнел декоративный, усыпанный ракушками грот. Камера превратилась в аквариум, в котором плавал Маковский. Подводная съемка позволяла видеть его голые ноги, волосатый пах, дышащий живот, растопыренные, гребущие пятерни. Он был похож на тритона, обитавшего в аквариуме. Видимо, вода имела приятную, комнатную температуру, потому что Маковский скоро успокоился и даже испытывал некоторое удовольствие от водной среды, целящей его истерзанные ягодицы.
Вдруг из угла выскользнула небольшая головастая рыбка с полосатым тельцем и твердыми плавниками. Несколько раз метнулась туда-сюда, блеснула чешуей. Молниеносно ринулась на Маковского и вцепилась в бок. Укус был столь силен, что рыбка выдрала кусочек плоти, вода вокруг ребра окрасилась розовой мутью. Маковский взвыл, не столько от боли, сколько от ужаса перед неизвестным подводным существом, ударившем, словно пуля.
Вторая рыбка, подобная первой, метнулась к Маковскому и впилась в икру. Были видны ее острые зубы, выпученные злые глаза. Вырвала клок мяса и дергалась, трясла хвостом, силясь проглотить, открывая зубастый уродливый рот. Маковский истошно орал, поджимая ноги, стараясь уклониться от невидимого, терзающего мучителя.
Третья рыбка, как крохотный блестящий снаряд, метнулась из угла и впилась ему в пах. Брызнула кровавая муть, рыбка запуталась в густой шерсти, драла ее, пучила злобные золотые глаза.
Пираньи, — а это были именно они, — доставленные в количестве трех экземпляров из устья Амазонки, — лакомились Маковским, как он когда-то лакомился деликатесами. Оставляли на теле больные надрезы, вырывали фонтанчики крови, будто в тело попадали подводные пули, и оно вздрагивало от точных попаданий. Маковский обезумел, единственный глаз жутко вылез из орбиты, рот непрерывно кричал, глотая воду.
Наконец, сеанс пытки завершился. Вода стала быстро спадать. Маковский очутился в мокрой, с лужицами на бетонном полу, камере. Изнуренно присел на хлюпающую кровать. Безумно смотрел, как входит к нему папский нунций в черной сутане и широкополой шляпе.
Потрошков, огибая лужицы, стараясь не замочить край облачения, подошел к стулу, постелил клееночку и уселся. Оглядывал узника с нескрываемым состраданием.
— Видите ли, в устье Амазонки работает секретная экспедиция ФСБ. Ученые-биологи изучают пыльцу ядовитых растений и яд тропических змей, чтобы изготавливать препараты, с помощью которых устраняются политические оппоненты. Этих рыбок прислал мне начальник экспедиции, уверяя, что эти особи уже прикормлены человечиной. Им скормили ученого по фамилии Сутягин, который хотел передать врагу результаты исследований. Сейчас я убедился, что рыбкам не чуждо людоедство, — в руках Потрошкова оказалась стеклянная банка с водой. Он поднял с пола двух бьющихся на мелководье пираний и кинул в банку. Третью ловко выпутал из кудрявого лобка олигарха и присоединил к остальным. — Полагаю, вы стали сговорчивей, — он вынул из-под сутаны документ, коим подтверждалось право собственности фирмы «Зюганнефтегаз» на месторождение Серульпо. Протянул Маковскому золотую ручку. Тот обреченно, навесу, чтобы не намочить документ, подписал, мгновенно лишившись какой бы то ни было роли на мировом рынке нефти, передав эту роль Потрошкову.
— Если бы не ваше благоразумие, вас бы уже продавали в «Зоомагазине» в отделе «рыбий корм», — беззлобно пошутил Потрошков. — Дело осталось за малым.
— Что еще? — взмолился Маковский.
— Мне нужны гарантии, что вы не прибегните к реваншу. Вы должны подписать «Акт о полной и безоговорочной капитуляции».
— Разве я не подписал? — Маковский был жалок, мокрое нагое тело было искусано пираньями,
