случайно сработает взрывное устройство, и Президент Ва-Ва погибнет. Ты выводишь спасенных детей, рыдающих и благодарных матерей, благословляющих тебя учителей. Народ видит в тебе избавителя и героя. Ты становишься Президентом России, без выборов, без идиотского пиара, — простыми волеизъявление благодарного народа. Вместе с тобой мы правим государством. Осуществляем наш стратегический план «Россия», спасаем и оздоравливаем нацию путем генных технологий. Выбирай, — либо мучительная смерть и труп в Москва-реке, либо служение Родине, величественная судьба спасителя страны и народа». В этот момент Потрошков преобразился. Стал огромным, почти до небес. Его кожа стала молодой и смуглой. Черные, блестящие волосы ниспадали до плеч. Гордый иудейский нос говорил о незыблемой воле. Алые губы шептали заклинания на неведомом языке. Это был Иуда Искариот, ведающий концы и начала…
Рассказывая это, Человек-Рыба вновь пережил мистический ужас. Страх был столь велик, что, оставаясь живым, он уже начал тлеть. Весь покрылся грибами-поганками. Отдельные части тела стали светиться, как болотные гнилушки. А из уха, раскрывая спираль, превращаясь в резной лист, полез папоротник, готовый зацвести фиолетовым колдовским цветом.
— Что мне было делать? Разумеется, я согласился. Попросил, чтобы меня расковали. Потрошков милостиво разомкнул наручники. Я больше не был связан с этой проклятой батареей. Ночью, когда кавказские стражи уснули, я растворил окно, спустился по водосточной трубе и кинулся в бега. Мчался по ночной Москве, сам не знаю куда. Выбрался к какому-то вокзалу, уже не помню к какому. Дождался первой утренней электрички и ехал, боясь, что меня настигнут. Сошел наугад, когда замелькали подмосковные леса. Бросился со станции в рощу. Минуя поселки, уклоняясь от дорог и троп, забивался все глубже в лес и остановился, когда меня окружила сплошная чащоба. Стояла весна, пели птицы, расцветали лесные цветы, и я, наконец, почувствовал себя в безопасности. Решил, что я не выйду из леса, останусь здесь навсегда. Вырыл себе землянку под вывороченной корягой. Устроил ложе из веток и еловых лап. Пищей мне служили корешки, луковки, сладкие стебли и питательные почки, которые я научился отличать от ядовитых. Иногда мне удавалось найти гнездо, и я с жадностью съедал птенцов. Иногда ловил мышь или проглатывал лесную жужелицу. Я жил, как Маугли. Оброс шерстью, научился лазать по деревьям, видел в темноте. Угадывал по запаху пробегавшего в стороне ежа или севшего на вершину рябчика. Признаюсь, мне было не легко, но я чувствовал себя в безопасности. При этом постоянно думал о Потрошкове, о страшном, задуманном им злодеянии. Однажды на мою берлогу набрел местный лесник. Его звали — Сашка Одиноков, старый, больной, под хмельком, он поинтересовался, не партизан ли я, скрывающийся от немецких карателей. Стал рассказывать, что война давно закончена. Гитлер застрелился. Сталин умер. Советский Союз из-за плешивого пятнистого пустобреха распался. Хохлы отобрали Крым. Русских повсюду гнобят. Ельцин пропил страну, не закусывая. А нынешний Президент похож на трясогузку, — верещит без умолку и трясет жопкой. Я сдружился с простодушным лесником. Он иногда приносил мне огурцы, помидоры, плавленый сырок, колбаску, вынимал початую бутылку, и мы с ним толковали о пользе муравьиного спирта, который помогает от ревматизма, если им натираться, но ни в коем разе не пить. Однажды он пришел не один, а с молодой женщиной и мальчиком, которые собирали грибы. Я показал мальчику поляну, где росли изумительные боровики и красноголовики. Мальчик обрадовался, стал их собрать, и я вдруг увидел, что он поразительно похож на вас. Конечно, это совпадение, но оно заставило меня думать о вас. Я вдруг понял, что вы — единственный человек, который может остановить злодеяние, спасти тысячи невинных детей, пресечь путь злу. Я решил вернуться в Москву и отыскать вас. Женщина, — ее звали Мария, — пригласила меня в избу, где она живет со своим милым отроком. Дала котомку с едой. На стене избы я увидел портрет, — молодой спящий мужчина, цветастая подушка, край белой печи, — замечательный портрет, и мужчина на подушке тоже напомнил мне вас. Это лишь увеличило мою решимость явиться к вам и поведать о жутком, задуманном злодеянии. За мною следят. Агенты Потрошкова повсюду. Но вы должны спасти детей, предотвратить избиение, не допустить жуткую «перекодировку» мира. Обратитесь к прессе, в ООН, к Папе Римскому, в Голливуд. Сделайте что-нибудь…
Человек-Рыба был страшно взволнован. Его волнение способствовало выделению тепла, которое нагрело скрытый в волосах муравейник. Начался преждевременный вылет крылатых муравьев. Мириады насекомых появлялись из зарослей головы, выползали на окончания волосков, раскрывали крылья и взлетали. Весь кабинет был в мелькании летающих муравьев. Тут же из усов и бороды гостя вылетело несколько больших стрекоз с синими и изумрудными туловищами. Шелестя слюдяными крыльями, они стали носиться по кабинету, хватая налету муравьев. Усаживались на письменный стол, книжный шкаф, фарфоровые вазы, подсвечники, поедая добычу.
Стрижайло был поражен услышанным. Поражен явлением лесного человека, столь гармонично вписанного в экологию леса.
— Но как я узнаю, где готовится преступление? — спросил он растерянно. — Что это за место на юге России?
— Не могу вам точно сказать, — ответил гость. — Когда Потрошков говорил о каком-то многолюдном селении, я смотрел на его подбородок. Там, на зеленоватом экране, отчетливо виднелась надпись: «Беслан… Школа № 1… Улица Коминтерна». Где это, я не знаю. Вам предстоит узнать. Еще на подбородке возник какой-то пожилой мужчина в черной шляпе, с орденскими ленточками на груди. Какая-то молодая женщина с розовым цветком в петлице. Какой-то маленький мальчик с портфельчиком, на который был наклеен смешной желтый утенок. Теперь я ухожу. Ищейки Потрошкова могут нагрянуть в любую минуту. Прощайте…
Человек-Рыба походкой лесного зверя прокрался к окну. Растворил, осторожно выглядывая. Убедился, что улица пуста. Кинулся головой вниз и исчез верхом на лиане. Стрижайло обморочно смотрел ему вслед.
Остался один, в ночи, потрясенный услышанным. Весть о предстоящем злодеянии царя Ирода подтверждалась тремя независимыми источниками. Он сам слышал мимолетную фразу Потрошкова о преступлении «против человечности», которое тот замышляет. Свирепый эмиссар Масхадова произнес кромешную фразу об «отсеченных детских головах, которые покатятся, как биллиардные шары». Человек- Рыба пренебрег смертельной опасностью, чтобы поведать об ужасной угрозе. Эта угроза касалась не только неведомых детей. Она направила заостренный гарпун в «иную жизнь», где оставалась любимая женщина и любимый сын, свидание с которыми было столь желанно. Человек-Рыба таинственным образом оказался в райской стране, где — просека с летящей сойкой, окруженной прозрачным сиянием, глухое болото с фиолетовым лосем, деревенский дом с белой печью, половиком и картиной, на которой он, Стрижайло, спит и видит божественный сон. Все вместе побуждало к свершению подвига. Искупительному деянию, которым бы он искупил смертельный грех прошлой жизни, очистился от прежних пороков и, тем самым, исполнил замысел Бога, изгнавшего из него змея.
«Беслан… Бугуруслан… Бугульма…» — вертелись в уме названия. Он залез в интернет и быстро нашел искомое, — Кавказ, Северная Осетия, Беслан.
Сомнений не было. Там, 1-го сентября, в день начала школьных занятий, сатанинская воля Потрошкова замышляла злодеяние, которым перевертывались представления человечества о добре и зле. Туда лежал его путь.
глава тридцать шестая
Поезд, на котором добирался Стрижайло, прибыл во Владикавказ ранним утром, когда далекие горы еще розовели в заре, и на них лежали чудесные синие тени, — то ли горный снег, то ли последний сумрак ночи. Привокзальная площадь напоминала восточный базар — многолюдье, смуглые черноволосые женщины с сочными губами и лиловыми, навыкат глазами, усатые, с синей щетиной мужчины, запах вянущих цветов, перезрелых, отекающих соком фруктов, лотки, музыка, лубочные изображения Святого Георгия, карусель машин, и над всем — высокий перламутровый отблеск, какой бывает на морской раковине. Стрижайло взял такси, — «жигуленок» с продавленными сидениями и огромным тяжелым возницей, едва помещавшемся в тесной машине.
— Где-то я вас видал, — тут же заметил тучный, плохо побритый шофер, ловко крутя баранку, — Вы
