будто он вышел из собственного тела и поднялся в высоту, подобно шару-зонду.
С высоты он видел школу с пристройкой зала и пустым квадратным двором, на котором валялись засохшие букеты цветов и убитая курица с распростертыми крыльями. Под окнами школы лежали убитые люди, — те, кого он два дня назад вываливал из окна. У толстячка в расстегнутой рубахе, на голой груди блестела золотая цепь. У другого под черными усами рот был раскрыт, и виднелись зубы. Все они, пролежавшие на жаре в нелепых, разбросанных позах, увеличились в размерах, распухли, казались надувными, и на их лицах, как металлические капли, застыли мухи. За изгородью школы, за кустами и деревьями, у соседних домов было много солдат, — как бусины, рассыпались по окрестным дворам их каски. Тут же притаились ребристые бронетранспортеры, скопились небольшие группы спецназа в шлемах и бронежилетах. Цепь милиционеров в отдалении удерживала толпу, которая давила, выгибала цепь. Немолодая женщина истошно кричала, колотила кулаками в бронежилет не пускавшего ее милиционера. За насыпью с пустой, тускло блестевшей колеей, стояли два танка. Их двигатели работали, выбрасывая сизую гарь, на травяном дерне виднелись содранные гусеницами борозды. Чуть дальше, в соседних кварталах, наблюдалось повышенное движение гражданских машин. Подъезжали и уезжали иномарки с мигалками, из них выходили и вновь скрывались в салонах военные и гражданские, не решались приблизиться к толпе, к оцеплению, школе. Тут же, укрывшись в соседних дворах, скопилось множество машин скорой помощи, краснели бруски пожарных машин. А дальше, в округе, мирно зеленели сады, в двориках сочно пестрели клумбы, мчалось вдаль голубое шоссе, полное автомобилей, с соседнего аэродрома взлетал белый лайнер. По мере удаления от школы ощущение тревоги рассеивалось. И совсем исчезало там, где великолепно, в солнечной дымке, голубые, с прозрачными льдами, тянулись горы. Своими вершинами, тенями, озаренными пиками говорили о какой-то иной, присутствующей в мироздании истине, иной, недоступной людям задаче.
Все это видел Стрижайло, сидя у стены, в переполненном зале, глядя, как истощенная женщина заталкивает сухой сосок в спекшиеся губы младенца, как пожилой мужчина обморочно лежит, открывая воздуху костлявую, в седых волосах грудь, как сын, положив под голову портфельчик с желтым утенком, смотрит немигающими иконописными глазами.
Снаружи стал потрескивать воздух, словно его сдирали металлическим скребком. В металлизированном пространстве зазвучал мегафон, отчетливо, разборчиво, направляя в окна вырезанные из жести слова:
— Находящимся в школе!.. Разрешите вывезти трупы!.. Направляем к вам грузовик с открытым кузовом и двух бойцов МЧС!.. Без оружия!.. Не стреляйте!.. Разрешите вывезти трупы!..
Это обращение касалось засевших у амбразур стрелков, а также тех, кто лежал под окнами и именовался «трупами» и в ком почему-то была нужда у окружавших школу военных. Аппеляция к «трупам» была лишь формой прикрытия, позволявшей приступить к реализации плана. За два удушающих дня план дозрел, как дозревает на солнце зеленый помидор, превращаясь в алый, наполненный брызжущими соками плод. Так думал Стрижайло, вслушиваясь в мегафон, откуда летели жестяные слова и буквы, вырезанные ножницами из кровельного листа.
На звук мегафона в зал вошли Снайпер и Однорукий.
— Может, дать пару очередей, чтоб заткнулись? — Однорукий повернул к окну большое ухо, заросшее рыжими волосками. — Тянут время, собаки.
— Пусть забирают, — ответил «Снайпер», который выглядел утомленно. — От трупов вонь идет, дышать нечем. Есть начинаешь, мухи летят прямо в рот. Пусть забирают. Время на нас работает.
— Я бы им нашу «муху» послал. Пусть им в рот влетит, — недовольно произнес Однорукий.
Снайпер достал мобильник, потыкал торчащим из перчатки пальцем. Произнес:
— Забирайте трупы… Грузовик подавайте задом… Водитель и еще человек… Будете дурить — расстреляю двадцать заложников… Устанете трупы возить…
Снайпер ушел, а Однорукий недовольно качал головой, безжалостно смотрел на издыхающее безвольное стадо.
Стрижайло жадно слушал. Прозорливость не покидала его. Казалось, исстрадавшееся тело избавилось от излишней плоти, и среди обычных органов чувств, подавленных страданиями, отрылось еще одно чувство. Прежде неведомое, оно позволяло видеть невидимое, угадывать среди множества зрелищ и звуков упрятанную в них сердцевину, которую не замечали обычные чувства, отвлекаемые на второстепенные раздражители.
Он видел шумных, перебегавших у оцепления мужчин, невоенных, в обыденной одежде, вооруженных охотничьими ружьями, которые возбужденно и бестолково кричали, привлекая к себе внимание боевиков. Видел двух женщин, прорвавшихся сквозь милицейскую цепь, — устремились на школьный двор, за ними погнались милиционеры в бронежилетах, схватили за руки, поволокли обратно, что вызвало у боевиков скептические смешки. Видел, как по улице ошалело промчался, попадая в поле огня, военный джип, водитель не справился с управлением, саданул деревянный забор, от которого полетели доски. И на это боевики у бойниц отреагировали смешками и плевками на пол. Но среди этой бестолковой суеты, множества выставленных напоказ зрелищ, он, своим теменным всевидящим оком, заметил, как в слуховом окне соседнего дома возникла тень. Если ее увеличить, усилить разрешающую способность оптики, выделить из множества изображений ее единственную, то, как в фильме Антониони «Блоу-ап», можно разглядеть сферический шлем спецназовца, притороченный к шлему прибор ночного видения, слабую стеклянную вспышку снайперского прицела и легкий матовый луч, скользнувший по вороненому стволу. Стрелок незаметно от всех обосновался в глубине слухового окна, осторожно выискивал неизвестную цель, и Стрижайло, пользуясь даром ясновидения, стремился эту цель обнаружить.
Он сидел спиной к стене, лицом к переполненному залу, но теменное око позволяло видеть происходящее на школьном дворе. Туда медленно, пятясь, выбрасывая дымки гари, въезжал грузовик. Борта кузова были отброшены. В кузове, расставив ноги, стоял пожилой лысоватый мужчина в камуфлированной, мешком сидящей форме. Приподнял руки с большими рабочими ладонями, показывая, что они пусты, при нем нет оружия. На досках кузова лежали брезентовые носилки. Было видно, что мужчина боится. Второй человек, тоже немолодой, сидел за баранкой, осторожно вкатывал машину во двор, на открытое место, где десятки автоматов и гранатометов могли превратить его в факел.
Стрижайло досадовал на эту помеху, отвлекавшую его чувствительный, ясновидящий орган от главного объекта. Спецназовец в слуховом окне был невидим для обычного глаза. Но теменное око различало твердое, над поднятым козырьком шлема, лицо, прищуренный глаз с воздетой, как у тетерева, бровью. Другой глаз был прижат к прицелу. Стрижайло стремился провести геометрический луч сквозь стеклянную трубку, вдоль ствола, в солнечное пространство двора, к той точке, в которую луч вонзался.
Грузовик пятился, колыхал опущенными бортами. Мужчина в кузове, сохраняя равновесие, держался за крышку кабины. Второй высовывал из кабины голову, оглядывался на школу, соображая, как лучше ему приблизиться к фасаду, где лежали убитые заложники.
Стрижайло вел геометрический луч из зрачка снайпера. Сквозь стеклянный прицел. Вдоль вороненого ствола. В слуховой проем. Через солнечное пространство двора. Луч достигал спортивного зала, сквозь разбитое окно проникал внутрь и косо, под небольшим углом, касался баскетбольной корзины. Вонзался в подвешенную взрывчатку, в прямоугольный, обмотанный полиэтиленом кулек, от которого тянулись провода, — вниз, к восседавшему на стуле бритоголовому боевику, и вдоль стального тросика с другими подвешенными зарядами.
Луч, прочерченный Стрижайло от прицела к баскетбольной корзине, не исчезал. Продолжал светиться в пространстве. Казалось, в том месте, где линия прочерчивала воздух, начинали накаляться крохотные частицы, вскипали беспокойные молекулы воздуха. Они были красного цвета, словно кровяные тельца. На всем протяжении луча трепетали, сталкивались, будто это был тончайший сосудик, в котором пульсировали кровяные клетки.
Грузовик приблизился, неловко наехал на куст. Водитель подал вперед, чтобы еще раз повторить маневр. Стоящий в кузове человек нервничал, подвинул ногой лежащие носилки.
Стрижайло смотрел на луч, переполненный кровяными тельцами. Вслушивался в близкое, за стеной пространство двора, и в другое, огромное, захватывающее далекие горы, высокое синее небо, черный безвоздушный Космос с бриллиантовыми звездами, все бесконечное Мироздание. Слышал, как проходит в
