допросе говорит – нет, ждал, пока сын в булочную за хлебом сходит. Тогда хочется спросить: так где же ты был, когда настоящие русские патриоты, мужественно сидя в кустах и рискуя своей жизнью, взрывали врага народа Чубайса? В булочную ходил? Пиво пил? И смех, и грех. Примерно то же, когда честно пытаешься прочесть этико-философские изыскания Квачкова – а он в Интернете один из активно пишущих авторов – о России и ее будущем социально-политическом устройстве. Интересно все-таки мне узнать: ну хорошо, убил ты Чубайса, и слава богу, а что в стране дальше делать-то? Главный ответ: откопать Сталина, перенести в Мавзолей к Ленину и добавить к ним туда третьим Гагарина! Тут не то что недобитые демократы, а пожалуй, и большевики зарыдают.
Ну а выводы из случившегося я сделал. Стреляли в меня для того, чтобы остановить, не дать доделать то, что я и мои товарищи делаем последние пятнадцать лет. Сразу после покушения, еще до ареста Квачкова, меня спросил кто-то из журналистов: измените ли вы теперь вашу жизнь на ближайшие годы? Я сказал: да, изменю. У меня есть на этот период времени две важнейшие задачи: первая – это продолжение и завершение реформы энергетики, и вторая – победа демократов на выборах в Госдуму в 2007 году. Так вот теперь, не изменив ни ту, ни другую, я буду решать их с удвоенной силой. Ну а сейчас, говоря с вами через полтора года после покушения, я могу сказать, что ровно так я и действовал все это время и ровно так буду действовать дальше.
Чтобы увидеть всю картину, скажу о том, что я задал себе и обратный вопрос: а возможна ли ситуация в стране, при которой я бы оказался вместе с Квачковым полностью, абсолютно на одной стороне? И для себя ответил: да, возможна. Например, внешняя агрессия. При всех различиях между нами, он – как теперь понятно – человек действия, и я человек действия. Надеюсь, правда, что до этого все-таки не дойдет.
А.П.
Халед Мишаль: «БЕССТРАШНЫМИ ДЕЛАЕТ НАС УБЕЖДЕННОСТЬ В ПРАВОТЕ»
«Он знал одной лишь думы власть, одну, но пламенную страсть...» – так Лермонтов сказал о человеке, кто ценил свободу больше жизни. В Дамаске, среди мечетей и рынков, людных кварталов и незаметных, укрытых в зарослях вилл, я колесил на бешено мчащейся машине, уходя от невидимой погони, сбивая со следа агентов «Моссада», чтобы, наконец, оказаться на конспиративной квартире среди боевых флагов и символов палестинского сопротивления, где имел счастье и честь провести несколько ночных часов в обществе лидера палестинской организации ХАМАС, что ведет героическую и жертвенную борьбу с израильскими оккупантами. И пока доктор Халед Мишаль, страстный, источающий энергию ума и веры, отвечал на мои вопросы, мне чудились бесшумные бойцы сопротивления, крадущиеся в подземных ходах, проникающие под бетонную, возведенную евреями стену, чтобы метнуть в небо рыжее пламя взрыва, уносящее жизнь бойца, вселяющее в душу оккупантов животный ужас.
Александр Проханов:
Халед Мишаль: Я родился в окрестностях Раммалы на западном берегу реки Иордан в том знаменательном году, когда случилась трехсторонняя агрессия против Египта. В детстве для меня очень сильно звучала тема земли. Вместе с родителями ходил на наш земельный участок и помогал его обрабатывать, чувствовал землю руками, глазами, душой. От моих знакомых и близких я слышал, что часть нашей Палестины оккупирована. Я стоял на возвышенности в окрестностях моего города, смотрел на захваченную Израилем часть земли, и у меня было чувство, что часть меня самого захвачена врагом. Чувство горечи, чувство сопротивления и протеста росли со мной с детства. От родителей я постоянно слышал рассказы о той войне, в результате которой мы потеряли свободу. Мой отец участвовал в революции 36-го года против английской оккупации. Я впитывал рассказы отца о нашей истории и чувствовал, что я – часть этой истории. Поколение отца жертвовало во имя Родины, и теперь настал наш черед жертвовать. Я ходил к пограничной полосе, за которой оставались наши захваченные земли, и эта полоса казалась мне фронтом, откуда враг придет и оккупирует оставшуюся часть Палестины. Во время войны 67-го года мне было одиннадцать лет. Я видел беженцев, которые в ужасе переходили мост через реку Иордан, видел их несчастье и горе. Меня охватывали ярость, гнев, недоумение. Я не понимал, как великие арабские страны могли понести столь унизительное поражение от Израиля. Мы думали, что эти страны освободят Палестину, но их поражение было для нас шоком. Ярость и боль зарядили меня такой энергией, что я решил посвятить себя освобождению моего народа. После 67-го года мы стали беженцами в Иордании. Потом эмигрировали в Кувейт. Там я окончил школу. Постоянно испытывал тоску по Родине, куда не мог вернуться. Эти тоска и любовь подталкивали меня к борьбе. Я видел, как борются за свободу палестинские патриотические организации, как борется Арафат, какие они приносят жертвы. Но я видел их ошибки. Они слишком часто вмешивались во внутренние дела Ливана и Иордании, что отвлекало их от основного вопроса – освобождения Палестины. Это было пустой тратой энергии в ненужном направлении. К тому же они начали переговоры с Израилем в момент, когда революция продолжалась. И это приводило к ослаблению, затуханию борьбы. Они слишком увлекались показными мероприятиями, внутри которых была пустота и которые ничем не облегчали судьбу народа. Внешняя, показная активность – это опасность для любого сопротивления. Сила революции – в тесной связи с народом. Революционеры не должны превратиться в слой, который живет отдельно от народа. Идеология лидеров, о которых я говорю, была отрезана от арабских, исламских корней. Они старательно обобщали опыт революций всего мира, но ничего не взяли из ценностей нашего региона. Это не значит, что мы в ХАМАС отворачиваемся от революционного опыта Вьетнама и Кубы, России и Китая. Но я считаю, что любая революция прежде всего должна питаться национальными корнями, а уж потом впитывать опыт мировых революций. Именно эти рассуждения заставили меня и моих братьев по борьбе начать новый революционный проект на базе палестинского опыта. Палестинский человек – главный субъект нашего проекта. Осада Бейрута в 82-м году ускорила реализацию нашего проекта. Бейрут был первой арабской столицей, который пал под бременем оккупации. В результате палестинские революционеры были разбросаны по всему миру. В нашей революции наступил опасный этап, который можно было охарактеризовать, как «политика без сопротивления», «разговоры без действия». Это ускорило реализацию нашего проекта. Я являюсь одним из его основателей. Главным же вдохновителем и лидером был шейх Ахмад Ясин, недавно погибший от еврейской ракеты. Этот революционный проект рассчитан на длительное время, исключает компромиссы с врагом, реализуется лидерами, которые не уходят от опасностей, но подвергаются им наряду со всем народом. Погибают вместе с народом, побеждают вместе с народом. Мы верующие революционеры. Вера в Аллаха делает нас бесстрашными, и мы не боимся смерти. Жизнь и смерть человека в руках Всевышнего. Лидеров сопротивления обычно подстерегают две ловушки. Первая – это запугивание, когда лидеру угрожают и он начинает бояться, идет на компромиссы и уступки. Вторая – покупка лидера, когда алчность делает его зависимым от врага. Тогда он продает землю и свой народ ради своих личных интересов. Наша вера в Аллаха защищает от этих искушений и ловушек.
А.П.
Х.М. Бесстрашными делает нас убежденность в правоте. Наше дело правое, а дело врага ложное. Эта земля моих предков, моих отцов, я тесно связан с этой землей и ее историей. Мы ощущаем, что земля Палестины – часть великой истории, великой уммы, великой общины, славной и великолепной. В нас живет дух бесстрашных рыцарей. Наша борьба – естественная реакция свободного человека на завоевателя. Наш народ жаждет свободы, не соглашается стать рабом. У нас нет иных средств обрести свободу, кроме сопротивления. Международное сообщество не защищает нас, не возвращает нам наши права. Умеренная политика, переговоры с врагом также не приводят к освобождению. Остается одно – вооруженная борьба. Такое воспитание наши дети получают с малых лет, оно передается из поколения в поколение. В этом суть палестинского характера.
