время.
С таким напутствием я отправился восвояси. Я собирался покинуть больницу, но снова заблудился. Пока я разыскивал выход, мне попался туалет, я воспользовался случаем, чтобы отлить. Покончив с этим важным делом, я вышел в коридор, раздумывая, как, черт побери, мне отсюда выбраться, когда вдруг увидел… Кого бы вы думали? Миссис Лопата собственной персоной! Она стояла буквально в двух шагах от двери туалета и, сжимая в дрожащей руке пластиковый стаканчик с кофе, с ненавистью смотрела на меня.
Я уверен, что на моем месте Скотчи, не задумываясь, сделал бы ноги. И по-хорошему мне тоже следовало удрать. Это было бы самое разумное, но вместо этого я подошел к ней и сказал:
- Эй, послушайте, я здесь не из-за Лопаты. Я навещал одного приятеля и заблудился, а теперь никак не могу найти выход. Я вовсе не хотел вас пугать. Извините.
Она довольно долго смотрела на меня исподлобья, и я уже думал, что сейчас она вцепится в меня ногтями или обольет своим кофе, но она вдруг заплакала. Плечи ее затряслись, а кофе выплеснулся из стаканчика и потек по руке.
Сначала я растерялся, потом осторожно взял стаканчик у нее из рук и подвел к стоявшим у стены пластиковым сиденьям. Миссис Лопата поплакала еще немного, достала носовой платок, высморкалась, потом всхлипнула еще несколько раз. Через минуту-другую она успокоилась и внимательно посмотрела на меня. Под ее взглядом я чувствовал себя очень неловко, и мне захотелось что-то ей сказать.
- Как он? - спросил я.
- В сознании. Его оперировали четыре часа. Четыре часа под ножом! Ему дали наркоз, накачали болеутоляющими, а он все не спит! Это так на него похоже. Все сиделки были просто поражены - они такого еще не видели.
- Да, Лопата крепкий парень, - сказал я.
- Но с троими ему было не справиться, - ответила она.
- Нет.
Некоторое время мы сидели молча. Потом я снова посмотрел на нее:
- Конечно, от слов мало проку, но я надеюсь, что он поправится.
- Зачем Скотчи понадобилось его калечить? Он бы заплатил. Он всегда платил! - воскликнула она.
Теперь я понял, в чем дело. Она думала, что с Лопатой расправился Скотчи, что я лишь помогал ему… Что ж, я не стал ее переубеждать.
- Скотчи думал, что Лопата завалил нашего Энди, - сказал я, решив, что от Скотчи не убудет, если она станет считать виноватым его.
- Но он ничего такого не делал, - грустно возразила она.
- Да, я знаю, - вырвалось у меня.
У нее на щеке синел внушительных размеров синяк - это Скотчи ударил ее рукояткой револьвера. Волосы у миссис Лопаты были короткие, светлые, и это шло ей куда больше, чем нелепый черный парик, который был на ней вчера. Парик был ей совершенно не к лицу…
Мысль, как это часто со мной бывает, самопроизвольно облеклась в слова.
- Вы, случаем, не еврейка? - спросил я.
- Нет. А почему вы спросили?
- Вчера вы были в парике.
- Это он придумал, - объяснила она, ткнув пальцем в дверь палаты за спиной.
- Лопата? - удивился я.
Она кивнула, потом покачала головой.
- Я постригла волосы, а ему не понравилось, и он сказал, что заставит меня носить парик, пока они не отрастут, - объяснила она.
Говорила она серьезно или шутила? Я терялся в догадках. Больничная обстановка к шуткам вроде бы не располагала, и я взглянул на нее повнимательнее. Жена Лопаты показалась мне совсем молодой, она была младше мужа лет на десять. У меня сложилось впечатление, что она принадлежит к иному, более высокому социальному кругу, и я спросил себя, как они встретились, как сошлись… Сейчас я думал, что записной выпивоха Лопата и его сдержанная, мягкая жена не особенно подходят друг другу, но с другой стороны, любовь не разбирает…
- Но почему парик черный? - спросил я. Она рассмеялась:
- Его спросите.
- Он, значит, просто пошел и купил эту штуку? - уточнил я.
- Не знаю, - ответила она и снова засмеялась.
- По-моему, он просто ненормальный, - сказал я. - Без парика вам гораздо лучше.
- Вы так считаете?
- Никаких сомнений.
Она прикусила губу и вздохнула:
- Не понимаю, почему вы с Фергалом слушаетесь Скотчи, ведь он - настоящее чудовище, психопат. Тупость какая-то.
Я и не подозревал, что она знает нас настолько хорошо. Раньше я с ней не встречался, это точно, но, быть может, она видела нас в «Четырех провинциях» или еще где-нибудь. Расспрашивать ее я, однако, не стал, и минуту или две мы сидели молча.
- Пойдем отсюда, - сказала она наконец.
- Я бы рад, только я не знаю, куда идти. Никак не могу найти выход. Я торчу здесь чуть не с самого утра - зашел выписать рецепт, и вот чем все кончилось.
Она слабо улыбнулась.
- Посадите меня в такси, - сказала она.
С этими словами она встала. Я тоже поднялся, и она повела меня к выходу.
- Я слышал, Лопату выпишут не раньше Рождества, - сказал я.
- Кто это сказал?
- Не помню. Кто-то говорил.
- Его выпишут через пару недель. Он крепкий парень и должен скоро поправиться.
- Угу.
Пока мы стояли на улице в ожидании такси, она достала из сумочки золотистую пачку сигарет и предложила одну мне.
- Спасибо, но я пытаюсь бросить, - покачал я головой.
- И давно? - спросила она небрежно.
- Со вчерашнего вечера.
- А я со вчерашнего вечера снова закурила, - призналась она.
Тут я заметил такси и махнул рукой. Машина остановилась, и она села.
- До дому меня проводите?
- Мне вообще-то нужно в центр, - замялся я.
- Проводите меня, - повторила она настойчиво.
Вот так все и получилось. Мы поехали вместе, и поскольку я был при деньгах, в конце я расплатился с таксистом. Потом мы стали подниматься по лестнице, которую я хорошо помнил со вчерашнего вечера. Мне приходилось слышать истории о женщинах-активистках Ирландской республиканской армии, которые заманивают британцев к себе домой, а там их приканчивают боевики. Классическая приманка. Вот почему, пока мы шагали по ступенькам, меня не оставляло ощущение, что рано или поздно мне в лоб упрется ствол револьвера, последуют яростные крики и брань, потом сверкнет огонь, и конец. Даже когда она сняла с меня майку и джинсы, стащила через голову блузку и брюки и отвела в выдержанную в розовых тонах спальню, где стояла широкая кровать, я все еще не был до конца уверен, что это не ловушка.
- Ты очень красивый, - сказала она.
Я спросил, как ее зовут, но она не захотела говорить. Вместо ответа она прижала палец к моим губам в знак того, что сейчас лучше молчать. В словах таилась опасность - они могли напомнить о прошлом и все испортить.
Я привлек ее к себе, обнял. У нее были маленькие груди и гибкое, тонкое тело. Враждебность, которую я заметил в ней вчера, была, по-видимому, лишь реакцией на наше появление; во всяком случае, сейчас она
