Засунув руку глубоко в карман своих просторных шортов, я рассеянно играю с предохранителем револьвера. Глупое занятие. Дурацкое. Приходится себя одергивать. Кроме того, эти парни мне не враги. Настоящий враг действует тоньше и часто маскируется под своего.
Какие-то подростки играют в баскетбол без щита и кольца. Женщины обходят магазинчики и лавчонки: тяжелые пакеты с покупками заставляют их сутулиться. Те, кто постарше, катят перед собой проволочные тележки. Те, кто помоложе, почти раздеты. Мне нравятся эти красивые девушки с длинными коричневыми ногами и ленивыми, дремотными голосами. Их голоса - единственные из здешних звуков, которые напоминают о рае.
Разумеется, в те времена Гарлем был совсем другим. И 125-я улица была не такой, как сейчас или даже пять лет назад. Сейчас здесь есть кафе «Старбакс». Мультиплексы. Компания «Хиз мастерз войс». Мемориальные места, связанные с именем бывшего президента. Нет, речь идет о Гарлеме, каким он был до того, как мэр Джулиани спас город. Дважды спас. Речь идет о 1992 годе. В те времена в Нью-Йорке происходило больше двух тысяч убийств в год. Воевали друг с другом преступные группировки. Люди сходили с ума от крэка и убивали кого ни попадя, часто без всяких причин. Именно тогда «Нью-Йорк таймс» опубликовала карту Манхэттена, на которой черными точками были отмечены все места, где совершались убийства. За Центральным парком точки ложатся гуще, а к северу и к югу от Колумбийского университета они сливаются в одно черное пятно. Буквально вчера на этом самом углу произошло еще одно убийство. Подросток на мотоцикле смертельно ранил выстрелом в грудь женщину, которая не захотела отдать ему свою сумочку. Практически у всех здешних парней есть оружие. Черт побери, мы все здесь носим с собой «волыны». Легавые не вмешиваются. Впрочем, какие легавые? Никто не видел здесь легавых, кроме как на бульваре Флоридита. Так, во всяком случае, было в девяносто втором, когда президентом был Буш-старший, мэром - Динкинс, премьер-министром Мэйджор, а папой - Иоанн Павел Второй. Согласно нью-йоркской «Дейли ньюс», вчера в Белфасте было всего 55 градусов [55°F соответствует примерно 13°С] и шел дождь. Вполне нормально для этого времени года.
Носовым платком я вытираю свой начинающий выпирать, как у Будды, животик. Поезд, наверное, так и не придет. Никогда. Я вытираю под мышками. Я бросаю окурок на платформу, растираю ногой и с трудом подавляю желание закурить еще одну сигарету. Интересно, окружающие действительно начинают на меня коситься, или мне это только кажется? На платформе я - единственный белый, и я еду на север, на Вашингтон-Хайтс, что, если вдуматься, выглядит очевидной глупостью.
Парни в шерстяных шапочках - это западно-африканцы. Я уже видел их раньше. Они сидят спокойные, невозмутимые, болтают о всяких пустяках, иногда режутся в домино. Они едут в центр. На их стороне платформы нет никаких признаков тени, солнце шпарит вовсю, и западно-африканцы кажутся разморенными и добродушными. У каждого в руках чемоданчик, а в нем - часы, которые они впаривают простофилям на Пятой авеню и Геральд-сквер. С их главарем я знаком. Этот парень живет в Штатах всего несколько месяцев, но в его команде около двадцати человек. Мне он нравится - вежливый, прирожденный делец, но при этом никогда не зарывается. Я сам бы с удовольствием на него работал, но он нанимает только парней из Гамбии. Если вы знаете, о чем речь, вы согласитесь, что это довольно самобытная страна. Как-то я упомянул об этом в разговоре с главарем, и он рассказал мне много любопытного о британском владычестве, колониализме, структурной системе эксплуатации, Франкфуртской школе и прочем дерьме. Словом, мы отлично поладили; он даже взял у меня сигарету, однако наотрез отказался дать мне работу по продаже липовых часов. Как я понял, дело даже не в том, что чернокожие ему ближе, чем я, белый; дело в доверии. Насколько мне известно, он не брал на работу даже выходцев из Ганы, которая тоже находится где-то в Западной Африке. Что ж, такой подход мне понятен. Я и сам действовал бы так же. Скорее всего - так же, хотя возможны варианты.
Сегодня эти ребята в домино не играют, просто сидят и разговаривают. Разговаривают они вроде бы по-английски, но понять их невозможно. Черта с два поймешь.
Я убираю носовой платок и пытаюсь отдышаться. Я дышу и смотрю по сторонам. Все те же машины. Все тот же город. Та же река - обыкновенная, вонючая, грязная. В этом душном мареве и не поймешь, где кончается река и начинается Гарлем. Купающихся, разумеется, нет: даже дураки здесь не настолько глупы.
Наконец я отрываюсь от воды и смотрю в другую сторону. Трудно поверить, как много здесь пустующих домов и как много домов - просто пустые, выжженные внутри скорлупки с провалившейся крышей. Дальше на восток, в направлении бульвара Аполло, дела обстоят еще хуже. Весь этот район отлично виден с того места, где я стою, так как линия надземки проходит здесь довольно высоко.
К примеру, 126-я улица пролегает сразу за внушительным зданием «Адам Клейтон Пауэлл-джуниор билдинг», где я получал водительские права, а другие люди получают карточки социального страхования и прочую муру, поэтому несведущий человек может решить, будто дома в этом районе представляют собой первоклассную недвижимость. Но это не так. Почти все здания на протяжении трех кварталов заброшены и разрушаются. Что касается 123-й улицы, на которой я сейчас живу… Впрочем, об этом я еще расскажу.
Я зеваю. Привстаю на цыпочки. Кручу головой. Потягиваюсь.
Н-да…
Рано или поздно (через несколько минут? часов?) поезд все равно придет. Он отвезет меня на 173-ю улицу, где я должен встретиться со Скотчи, который едет из Бронкса; Скотчи наверняка опоздает и начнет вешать мне лапшу насчет очередной девчонки, с которой встречается. Затем мы поговорим по душам с одним владельцем бара, которому необходимо втолковать несколько элементарных правил безопасного бизнеса, и может быть - если этот жмот Скотчи раскошелится, - мы возьмем такси и поедем в другой бар на 163-й, где нам предстоит обломать рога некоему Дермоту Финюкину, что, пожалуй, будет немного сложнее. Если мы отправимся туда пешком - а это где-то около десяти кварталов, - прогулка по такой жаре запросто меня прикончит, но я знаю, что без крайней необходимости Скотчи не потратит и десяти центов. Мы попремся на 163-ю своим ходом, а он еще будет подсмеиваться надо мной и говорить, что для меня, дескать, это полезное упражнение. Да, так все и будет… Сначала мне придется выслушивать всякое дерьмо от Скотчи. Потом от Финюкина. Потом мне придется одному возвращаться домой. Ужинать в кафе быстрого обслуживания «Кентукки фрайд чикен». Покупать за четыре доллара упаковку пива в супермаркете «Си- таун», чтобы было чем скоротать вечер. Тоска.
Чернокожая девушка разговаривает о чем-то с доминиканцами у винного погребка. Картина начинает все больше напоминать эпизод из «Вестсайдской истории», когда доминиканцы и негры на разных сторонах улицы начинают переругиваться. Только перестрелки мне сейчас не хватало. Боже, прошу тебя, сделай так, чтобы поезд поскорее пришел и чтобы в нем работал кондиционер! Но поезд не идет, и я отворачиваюсь на случай, если перестрелка все-таки начнется и мне придется давать в полиции свидетельские показания.
В тоннеле со стороны Сити-колледжа появляются огни фар. Подходит поезд, идущий в центр города; гамбийцы садятся в него вместе с другими пассажирами, и на платформе остаюсь только я и несколько придурковатых подростков в дальнем конце, которые развлекаются тем, что плюют с высоты шестидесяти футов на проходящий внизу Бродвей. На платформу поднимается какой-то бродяга, несомненно перепрыгнувший через турникет. Он грязен, от него воняет, и я чувствую, что он собирается попросить у меня четвертак. Так и есть. Откашлявшись, он произносит:
- Лишнего четвертачка не найдется, сэр?
Его руки распухли и выглядят чуть не вдвое больше нормального размера. Что с ним, я не знаю - то ли последствия зимнего обморожения, то ли натуральная долбаная проказа.
- На, - говорю я. Мне не хочется дотрагиваться до него, поэтому я кладу монету на асфальт и сразу же об этом жалею. Жестоко заставлять шестидесятилетнего старика наклоняться, чтобы поднять с земли четвертак. Тем не менее он наклоняется, подбирает монету, благодарит и ковыляет прочь.
Потом за моей спиной начинает звонить телефон-автомат. Кто бы мог подумать, что эта штука вообще работает?! Но телефон звонит и звонит. Подростки перестают плевать и глядят на меня. В конце концов я подхожу к автомату и снимаю трубку.
- Алло? - говорю я.
- Майкл? - спрашивает знакомый голос.
- Да, я, - отвечаю я, стараясь скрыть удивление.
- Это Лучик, - говорит он.
