преимущественно индейцами.
По вечерам двое парней постарше доставали гитары и пели длинные, грустные песни о любви. Тогда я слышал эти песни впервые, но довольно быстро запомнил мелодию и кое-какие слова. Впоследствии я напел их своим испанским друзьям, и выяснилось, что они эти песни хорошо знают. Как-то один из гитаристов начал играть «Ирландский север наш вовек» - старый футбольный гимн, который частенько исполнялся на стадионе в Виндзор-парке. Вернее, это я подумал, будто он играет гимн; на самом деле это оказалась «Гуантанамера», которую знал, наверное, каждый человек на Земле, кроме меня. Заметив, как сильно взволновала меня эта песня, парни стали исполнять ее каждый вечер, и скоро я выучил наизусть все семь куплетов.
Так шли дни за днями, и каждый день был как две капли воды похож на предыдущий. Небо оставалось голубым и безоблачным, и только на горизонте изредка появлялись редкие облачка. До полудня было холодно, потом на несколько часов устанавливалась жара, а к вечеру снова холодало. Вокруг лагеря расстилалась типичная высокогорная пустыня, унылое однообразие которой оживляли лишь мясистые кактусы, несколько низкорослых деревьев и разбросанные там и сям валуны. Однажды, отправившись на прогулку, я заметил лису.
Прожив в горном лагере чуть больше недели, я начал ощущать зуд в ногах (или, если угодно, в ноге). Другие парни распевали песни, играли в шашки или в кости, по вечерам жевали табак из своих скудных запасов, а днем норовили поспать подольше. Они балагурили, мне же даже поговорить было не с кем: я ел чужую еду и не мог добавить в общий котел даже пары забавных историй. Кроме того, мне казалось, что шум, поднявшийся в связи с моим побегом, уже улегся и ничто не мешает мне двигаться дальше. И я хотел двигаться дальше. Пора было пробираться на север. Меня ждал Нью-Йорк.
И вот в воскресенье утром (с полдюжины парней соорудили в лагере нечто вроде церкви) я собрал свою одежду, взял костыль в руки и попытался объяснить (по большей части знаками), что мне нужно уехать. Наш главный понял меня довольно быстро и - при помощи нескольких английских слов и рисунков, нацарапанных на глине, - объяснил, что я должен подождать до завтра. Завтра, добавил он, придет машина, которая подбросит меня до шоссе.
Я стал ждать, и машина действительно пришла. Это была зеленая «тойота-камри» с оторванной передней дверцей. Когда водитель выгрузил из багажника мешок риса и небольшой пакет кофе, наш предводитель что-то ему сказал, и водитель кивнул, словно ему все было ясно. Во всяком случае, когда я сел в машину, он не задал мне ни одного вопроса, а просто отвез меня на равнину. Остановившись на перекрестке двух асфальтированных дорог, он затормозил и протянул мне несколько мексиканских долларов. Я не хотел их брать, но он настоял и к тому же показал, в какую сторону мне следует ехать.
- Гватемала, - сказал он, указывая рукой куда-то вдаль.
- Соединенные Штаты? - спросил я.
- El norte [На север (исп.)], - ответил водитель и показал на едва видневшуюся на горизонте цепочку голубых горных вершин. Потом он завел мотор и знаками спросил, точно ли я не хочу ехать с ним на восток.
Я покачал головой. Он тоже покачал головой и укатил.
Я немного постоял на перекрестке, потом сел. Незадолго до наступления темноты вдали показалось облако пыли. Это был автомобиль - первый автомобиль за весь сегодняшний день. Опираясь на костыль, я поднялся с земли и выставил палец. Грузовик с открытым пустым кузовом приближался. Водитель увидел меня еще издали и затормозил. Открыв дверцу кабины, он спросил что-то по-испански.
- Не подбросишь? - спросил я.
Он кивнул, и я вскарабкался на сиденье рядом с ним.
- Habla espanol? [Вы говорите по-испански? (исп.)] - спросил водитель. Я покачал головой.
- Bueno [Ладно (исп.)], - сказал он и завел мотор.
Мы ехали всю ночь. Незаметно я заснул, а когда поздним утром водитель растолкал меня, мы как раз подъезжали к какому-то небольшому городку. Я понял, что это конечная остановка, и спросил водителя, в какой стороне север. Он показал мне направление. Я выбрался из кабины и поблагодарил его, как умел, а он ответил в том смысле, что, мол, не стоит благодарности или что-то вроде того.
В городке было очень многолюдно, должно быть, я попал сюда в базарный день. На одну из банкнот я купил воды, фиников, апельсинов и лепешек и получил еще целую пригоршню сдачи. Тут же, на рыночной площади, у стены маленькой церквушки я с аппетитом поел. С помощью уже привычного языка жестов мне удалось узнать, что за церковью есть водоразборная колонка и что там можно мыться. Отправившись туда, я разделся до трусов и как следует вымылся, доставив немало удовольствия стайке ребятишек, игравших поблизости в мяч (если бы не дети, я бы сполоснул и интимные части тела). Обсохнув на солнышке, я натянул свои заплатанные джинсы и просторную хлопчатобумажную рубаху, которую мне дали в лагере. На здоровой ноге у меня была сандалия, а на больной - бинт, который к этому времени превратился просто в грязную тряпку, но я прикрыл его, заново загнув штанину и заколов ее английской булавкой, так что обе мои ноги имели вполне приличный вид.
Приведя себя таким образом в порядок, я вернулся на рыночную площадь и обнаружил на ней автобусную станцию. Призвав на помощь нескольких прохожих, я кое-как втолковал кассиру, что мне нужно в Соединенные Штаты. Это оказалось непросто. Как я понял, прямого автобусного маршрута до границы не существовало. Мне следовало либо отправиться в Мехико, либо сесть на автобус, идущий на север вдоль побережья. Если бы я остановился на этом последнем варианте, я бы сумел доехать почти до самой границы, но затратил бы намного больше времени, однако меня это устраивало: в Мехико я бы в любом случае не поехал из боязни попасть в лапы полиции.
Вскоре подошел и автобус местного сообщения. Я сел на него, но мне пришлось ждать почти три часа, пока он наполнился пассажирами. Наконец мы тронулись. Сидевшая рядом со мной внушительных габаритов сеньора тут же открыла огромный саквояж с необходимыми в дороге мелочами и предложила мне какой-то напиток, отдаленно напоминающий шербет. Сама она тоже выпила бутылочку, потом достала из саквояжа банку джема и бисквит «мадера» с лимонной цедрой. Ловко орудуя складным ножом, она отрезала мне кусок бисквита и щедро намазала его джемом. По такому же куску получили и другие пассажиры, так что самой хозяйке достались лишь какие-то жалкие крошки. Нимало не смущаясь тем, что я ее совершенно не понимал, она принялась развлекать меня рассказом о себе и о своих детях.
В целом поездка на автобусе оказалась приятной - особенно потому, что мое место было на теневой стороне. Довольно продолжительное время мы ехали по поросшей низкорослым кустарником пустыне, миновав по дороге несколько небольших городков и хвойную рощу. Никаких признаков близости моря я не видел и уже начал волноваться, что каким-то образом умудрился все перепутать и сесть не на тот маршрут. Так или иначе, ехали мы уже семь или восемь часов; большинство пассажиров, включая мою соседку, успели сойти по пути, и их место заняли другие. Наконец автобус прибыл на конечную остановку - в небольшой городок, как две капли воды похожий на тот, из которого я выехал, но за одним исключением: это действительно был приморский город, стоявший на берегу удобно расположенной естественной гавани. Назывался он Пуэрто-Аррахо.
И все же я, видимо, что-то перепутал. Как вскоре выяснилось, из Пуэрто-Аррахо в северном направлении никакие автобусы не ходили. Напрасно я возмущался, доказывая служащему автобусной станции, что мне непременно нужно попасть к границе; с не меньшим раздражением он объяснял, что мне нужно вернуться в Вера-Крус и ехать на север оттуда.
Автобус на юг отходил только завтра. Между тем наступил вечер, и я поужинал в крошечном, грязноватом ресторанчике, где подавали тортильи и жирное свиное рагу, которое показалось мне самым вкусным блюдом, какое я только пробовал за всю мою жизнь. Ночь я провел на верхнем этаже какого-то недостроенного дома. Наутро я поднялся рано и позавтракал в какой-то забегаловке яичницей-болтуньей. Автобусная станция открывалась в одиннадцать, поэтому я несколько часов бродил по городу (надо сказать, что к этому времени я научился довольно ловко управляться со своим костылем), посетил загаженную общественную уборную, а потом спустился к пляжу. Я решил было искупаться, но от соленой воды мою культяпку зверски защипало, и я поспешил вернуться на берег.
Ровно в одиннадцать я был на автобусной станции. И опять неприятность. Очевидно, накануне я неправильно понял, что говорил мне кассир, так как автобус до Вера-Крус отправлялся не сегодня, а завтра.
