кисть – заломленной. Ксения держала ее за мизинец легко и без всяких усилий, но та выла от боли.
– Дырокол сюда, – спокойно приказала Ксения. – Мы торопимся.
– Не-е-е… – заскулила Алена.
– С-сука! – Выдохнул Миша и ринулся к женщинам, но я его снова ударил. На этот раз я попал в ухо, и он, отлетев к столу, врезался в монитор.
– Все, все, Мишка, я поняла!
Дверь с грохотом упала на пол, и по ней тяжело пробежали чьи-то ботинки.
– Ксюша! Дыру!!
Ксения перекувырнулась через голову и растворилась в воздухе. Сзади раздался какой-то звук – передернули затвор? – и я, не разбираясь, рыбкой запрыгнул в ту точку, где только что исчезла Ксения.
Прежде, чем покинуть последнее место на Земле, считавшееся родным, я разобрал пару яростных реплик, брошенных странно знакомым голосом.
Приземляясь на чужой пыльный палас, я толкнул Ксению под колени, и она завалилась на меня.
– Вот так и лежите, – прохрипел кто-то. – Не вставайте.
Послышался металлический «клик-клак». Теперь уже я не сомневался: это был затвор.
Со стены на нас смотрела печальная кабанья морда. Рядом с ней висела большая фотография: крепкий мужчина в камуфляже держит за уши двух убитых зайцев.
– Шевельнетесь – пальну, – сипло предупредил незнакомец. – Тушками сдам, – добавил он и нетрезво заржал.
На вид ему было лет шестьдесят: безнадежно спившийся мужик, вся старость которого заполнена водкой и грезами о славном прошлом. Хозяин квартиры производил впечатление человека беззлобного, однако он был пьян, и это обстоятельство вкупе с карабином калибра 7,62 в дрожащих руках не сулило ничего хорошего. Рыло убиенного зверя со стеклянными глазами, давний снимок, увековечивший один из подвигов, и – возможность вновь стать героем.
– Я считала, что настоящие охотники уже перевелись, – уважительно заметила Ксения. – Сибирь там, или Африка – это другое дело. Но чтобы встретить родственную душу здесь, в Москве…
– Пой, птичка, – осклабился мужчина, усаживаясь на скрипучий стул. – Сейчас за вами приедут.
– Кто приедет, милиция?
– Городской патруль. К соседу на той неделе тоже вломились. Трое, с ножами. Прямо в ванной их и казнили, вот так-то.
– А почему в ванной?
– С плитки кровь легче отмывается.
– Куда нас занесло? – Спросил я у Ксении.
– Все туда же, в две тысячи шестой.
– Когда это кончится?
– Скоро уже, – заверил охотник. – По законам военного времени. А иначе с вами, барбосами, нельзя.
– Что же ты нас сразу не убил? В газете напечатали бы: «не растерялся». И харю твою пьяную на всю полосу.
– Мне слава без надобности.
– По законам военного времени, говоришь? А за ружьишко тебя не накажут? Обидно получится.
– Не стращай. Мы правила знаем: ствол пропилен, боек сточен.
– Что же ты, урод, затвором клацал? – Воскликнул я, поднимаясь с грязного пола.
Мужик осознал, что проговорился, и его лицо приобрело плаксивое выражение. Он даже не пытался нас задержать.
– Берите, сволочи, все берите, – захныкал он. – Грабьте старика!
– Завтра ограбим, когда проспишься.
Как только мы отошли от дома, рядом с ним затормозил открытый джип с четырьмя солдатами в голубых касках. Один остался за рулем, а трое вбежали в подъезд. Мы поспешили свернуть за соседний корпус.
В нормальном времени от Коньково до Перово можно было добраться минут за сорок, но теперь оно испарялось, превращаясь в другое время – военное. Так сказал охотник.
Метро по-прежнему не работало. На автобусной остановке отирались какие-то угрюмые люди, и мы присоединились к ним. Вскоре подошло и само транспортное средство – назвать автобусом ржавый сарай на колесах не поворачивался язык. «Лиаз» без единого целого стекла был полон. Его бока украшали непотребные рисунки, а двери и вовсе отсутствовали – пассажиры висели на ступеньках, рискуя сорваться.
Мы чудом втиснулись в салон и поехали. Как выяснилось позже, автобусы здесь были единственным общественным транспортом, и их маршруты пролегали вдоль веток метро. Соваться в центр мы не отважились, и сделали пересадку на Садовом кольце.
То, что я увидел из окна автобуса, было гораздо хуже, чем диктатура мистера Ричардсона. Большинство витрин оказалось заколочено высокими щитами, похожими на забор сельского куркуля, но толку от них не было. Тут и там юркие людишки, раздвигая болтавшиеся на одном гвозде доски, проникали внутрь. Из других калиток уже выглядывали осторожные мордочки, набившие добром мешки и коробки.
На всю Москву патрульных не хватало, поэтому они стерегли лишь особо важные объекты, в то время, как мелкие склады и лавчонки беззастенчиво грабились. Некоторые магазины охраняли сами хозяева или нанятые ими бойцы с цепями и дубинами. Между ними и мародерами постоянно вспыхивали короткие стремительные драки, в результате чего и тех, и других увозили в маленьких голубых грузовичках, а товары, оставшиеся без присмотра, немедленно растаскивались. Торопливо унося свои трофеи, люди спотыкались, разбивали о мостовую бутылки и электронику, а за прохудившимися пакетами с крупой тянулись длинные варварские шлейфы.
Когда мы с Ксенией вошли в квартиру, было уже темно. Я запер дверь, прикрыл форточки и сдвинул занавески. Перед глазами стояли серые лица, размалеванные автобусы и редкие двойни патрульных, шлявшиеся по одинаковым улицам.
– Кушать будешь? – Спросил я.
– Если хочешь, я что-нибудь приготовлю, – устало проговорила Ксения.
– Я сам. В прошлый раз у него было полно жратвы.
– У кого?
– У иуды.
Ксения не стала напоминать, что иуда – это Михаил Алексеевич. То есть я.
Полки на кухне были пусты, но меня это обрадовало. Может, в новой версии настоящего я уже нигде не служу? Не обираю харчевню бывшего лейтенанта, не внушаю страх бедолаге Одоевскому – просто живу. Не самое позорное занятие.
В холодильнике нашлось несколько яблок. Удивительно, как они сохранились. Все торговцы давно разъехались по своим колумбиям и коста-рикам, а их фрукты остались здесь.
– С тобой привыкаешь к здоровой пище, – засмеялась Ксения.
– Похоже, это мое единственное достоинство.
– Я ожидала худшего, – она аппетитно хрустнула яблоком и пояснила. – Человек берет чужие книжки и отправляется в прошлое, чтобы выдать их за свои. Как прикажешь к нему относиться? Мало того, он еще и непролазно глуп: верит, что случайно узнал о секретной операции, и что испытателя подбирает какой-то лаборант.
Наконец-то она заговорила. У меня скопилось столько вопросов, что я начал в них путаться.
– Давай по порядку. Сначала про рукописи.
– Странное у тебя представление о порядке. Ну, хорошо. В издательстве тебя ждали. Рукописи уничтожили сразу же, как только ты их принес. Эти книги должны выйти позже.
– И под другой фамилией, – добавил я.
– Не все. Мефодий передал тебе и свои романы тоже. Какие – не скажу, Ташкова я не читала. И давай с темой творчества закончим, есть вещи поважнее.
– Например, машинка, которая все-таки осталась у Алены. Ты знала о ней с самого начала, но забирать не торопилась.
