Хотя, нет, бросать роман нельзя, ведь это и есть наш путь. От другого, легкого, ты отказался. Потому, что получил письмо, – усмехнулся Мефодий.
– Стой! – Крикнул я, когда его большой палец уже лег на ребристую кнопку. – Все так просто и быстро… Приходишь, ошарашиваешь и тут же сматываешься. А пять минут на размышления?
– Я не думал, что такое решение должно зреть. Получить все сразу, не принося в жертву самое дорогое – свою молодость.
– Что я должен сделать? Отнести рукописи в какое-нибудь издательство?
– Лучше всего в «Реку».
– Я тоже про нее подумал. «Река» на сегодня – самая серьезная контора.
– Да, насчет сегодня… – замялся он. – Я не успел тебе сказать… – Мефодий взвесил в ладони свой приборчик и медленно протянул его мне. – Как ты смотришь на предложение чуть-чуть прокатиться? Лет на пять.
– Чего?
– Перебор, да? – Осклабился он. – Если мы надумали выиграть двадцать лет, почему не добавить к ним еще пяток? Знаешь, мне это только сейчас пришло в голову…
– Заметно.
– Не дерзи, Миша. Раз уж появилась возможность взять жизнь за яйца… Ну, за что там ее обычно берут? Да черт с ней! Короче, хватит ждать! Зачем стоять в очереди, когда можно зайти с черного хода!
– А чего ты меня спрашиваешь? Дуй сам! Разыщешь третьего Мишу, двадцатипятилетнего, это не сложно.
– Нет, дорогой мой, я свою часть работы выполнил. Не знаю почему, но за один раз машинка дальше, чем на двадцать лет не перемещается, и этот прыжок я уже совершил. Теперь ее можно использовать снова. Следующий ход – твой.
– Почему? Доделывай сам, если взялся.
– Я в издательство пойти не могу, придется уговаривать нашего младшенького. В этом и заключается проблема. С тобой у меня гораздо больше общего, чем с ним, – тот, молодой, еще толком не обжигался. Нет, он меня и слушать не станет.
Мефодий с досадой хлопнул себя по колену и бросил коробку с дискетами на вспученную клеенку.
Он снова прав. Кем я был пять лет назад? Идеалистом? Слюнтяем, оценивающим каждый поступок по шкале «красиво – не красиво». Нет, не каждый. Случай с Людмилой показал, какой поганенький человечек жил в правильном, рассудительном мальчике.
– Точно, – сказал Мефодий, хотя я не произнес ни слова. – С младшим вообще дела иметь не нужно. Сходишь в «Реку» сам, а ему как-нибудь объяснишь, желательно попроще. И знаешь, что? Не доверяй ему, Миша. Поверь, мне издали виднее. Он непредсказуемый. Чистоплюй с замаранной совестью – это страшно.
– А я кто, по-твоему?
– А у тебя вот здесь мозоль, – Мефодий показал на сердце. – Ничего, это пройдет. Это, Миша, хорошо. Ну? – Спросил он требовательно.
– Выкладывай, что ты там измыслил.
– Да я, собственно, все сказал. Распечатаешь тексты, вернешься в две тысячи первый год и отнесешь их в издательство. Встретишься с сопляком, который еще не расстался ни с Аленой, ни со своими детскими идеалами, и предупредишь, чтоб готовился к грядущему успеху.
– Может, и Алена останется, если у него сразу четыре книги выйдут?
– Может, и останется. Только будет ли это благом? У одиночества тоже есть свои плюсы.
Последняя фраза прозвучала совсем не убедительно, и я вдруг увидел в его глазах отблески той самой тоски, что до сих пор ныла у меня в груди. Маленькая, но неизлечимая болячка.
– Возьмешь машинку, выйдешь из дома и где-нибудь спрячешься. Свидетели нам ни к чему.
– «Машинка» – ее официальное название?
– Какая тебе разница? Наберешь на дисплее сегодняшнюю дату и время – плюс три часа от настоящего. Это ее погрешность.
– Чтобы не возникнуть здесь в двух экземплярах? – Догадался я.
– Да. Надеюсь, ничего страшного не случится, но лучше не пробовать. Если через шесть часов тебя не будет, я начну волноваться.
Мефодий еще раз показал мне, как обращаться с машинкой. Ревностно проверил, все ли я запомнил, и снова принялся за объяснения.
Когда я уже оделся, он хлопнул себя по лбу.
– А распечатать-то! Забыли!
– Успеется. Не тащить же с собой.
– Ты чего это удумал, Миша?
– Что я там, принтер не найду?
– Ну-ка, ну-ка, – он бесцеремонно взял меня за рубашку и заглянул мне в глаза. – Я надеялся, мы играем в открытую. Нет?
– Ровно пять лет назад тоже была осень, только две тысячи первого. Полгода до весны две тысячи второго.
– Логично… А, вот ты о чем?
– Да. Я там побуду. Пару дней, не больше. Хочу посмотреть на свою жизнь со стороны. На Алену хочу посмотреть.
– Все не уймешься? И как же ты собираешься договориться с местным Ташковым? Куда ты его денешь?
– Мои проблемы.
– Это ты мне говоришь?
– Ведь у нас полно секретов. Про шрам на животе, про все остальное.
– Капризный щенок, вот ты кто! Что тебя интересует? – Сдался Мефодий. – Только быстро, пока я не передумал.
В голове крутилось множество вопросов, но задать ни один из них я не решался: все они выглядели сиюминутными и несерьезными, а спросить хотелось о чем-то важном.
– Этот выстрел останется за мной, – нашелся я. – Вот вернусь, тогда и спрошу. А что касается Миши… Миши-младшего… Подходит такое определение? Хорошо бы его спровадить к Люсе на ночку-другую. Имея железное прикрытие в виде самого себя, он не откажется. А я его заменю. И постараюсь разобраться с Аленой. Про рукописи я ему сразу говорить не буду, пусть сначала замарается. Когда у него болит совесть, он перестает сопротивляться.
Мефодий сделал какое-то неловкое движение, будто собирался ударить меня по щеке, но осекся, и его ладонь замерла на полпути.
– Извини, – сказал я.
Он ответил мне долгим, скорбным взглядом.
– Делай, как знаешь. Только не забудь дату и вернись вовремя. Мне здесь неуютно.
Я попытался засунуть пенал в куртку, но он оказался слишком объемным. Пришлось оставить его на кухне, забрав только дискеты. Ключи я прихватил с собой, а Мефодию на всякий случай выдал второй комплект.
– Если куда намылишься, дверь закрой. На оба замка, – приказал я. – Здесь тебе не будущее. Латиносы, вьетнамцы…
– Помню, – улыбнулся он. – Ну что, присядем на дорожку?
Мы посидели, синхронно раскачиваясь на табуретках и напряженно всматриваясь в скатерть.
– Две тысячи первый – это пять лет назад. Почему не три, не шесть?
– Не знаю, – развел руками Мефодий. – Цифра симпатичная.
Покурили.
– «Кошмары» не забудь, – напомнил он.
Я сходил в комнату и взял со стола тетрадь в клетчатой обложке. После развода мне пришло в голову,
