Серегин спрятал пистолет.
— Инстинкт. Сейчас он — обезумевшее животное, которое помнит, что от смерти иногда спасают лекарственные травы.
— Здесь нет трав…
— Инстинкт этого не знает. Он повелевает — ищи. Земля, Марс — страх смерти стирает разницу, отчаяние приемлет обман. Что ж, по крайней мере он нашел быстрое избавление от мучений.
Огнев отвернулся, чтобы не видеть конца. Но когда он сном обернулся, Топ еще жил. Огнев заставил себя наклониться. В неподвижных глазах пса черной волной вставала смерть. Взгляд остекленел, он шел оттуда, откуда уже не ждут ответа. Огнев невольно тронул свой шлем движением, каким на Земле в таких случаях обнажают голову.
— Морские свинки погибли от яда эретриума через тридцать секунд, сказал Серегин, — собака держится дольше.
Педантизм Серегина даже не возмутил Огнева. 'Прости меня. Топ. Мы по доброй воле пришли сюда, где даже жизнь поражает смертью. Ибо знали зачем. Тебе же Марс не был нужен, тебе было трудней. Прости'.
И он, уже не колеблясь, навел пистолет.
— Подожди, — остановил его Серегин. — Опыт надо довести до конца.
— Это жестоко.
— Это необходимо. Ради науки. А он… он все равно ничего уже не чувствует.
Глаза Топа закрылись. Только легкая дрожь еще выдавала жизнь.
— Нет, это жестоко, слишком жестоко!
Крик хозяина как будто разбудил Топа. По мышцам ног прошли сокращения, глаза открылись, пес поднял голову, попытался встать.
Серегин и Огнев попятились.
Топ уже стоял на подкашивающихся ногах. Бока проваливались при каждом выдохе, но он дышал, дышал все более шумно и радостно, марсианским воздухом.
— Что это? — прошептал Огнев.
Топ шагнул к нему, но чуть не упал. Серегин подхватил его на руки. Пес благодарно лизнул стекло шлема.
Так они стояли долго и глядели на чудо — живого Топа. Со страхом, что чудо вдруг кончится, что голова Топа бессильно упадет и надежда, ошеломляющая, нежданная надежда, угаснет. Но Топ жил и даже удивленно повизгивал: почему так необычно молчат люди?
— Да-а… — проронил, наконец, Огнев, — да-а…
Он неловко потоптался. По-прежнему ничего не понимая, он смятенно протянул руку, коснулся шерсти пса. Рушилась вера во враждебность Марса, но пыль обвала еще застилала новую даль.
— Яд, — вдруг отчетливо сказал Серегин, в упор глядя на Топа. — Яд, которого не было и нет. Нигде. Есть лишь узколобые метафизики. Мы.
— Как? — Огневу показалось, что он ослышался.
— Ты же биолог, тебе видней. — Серегин уже не скрывал иронии. Эретриум — яд, и марсианский воздух — тоже яд. Но минус на минус дает плюс не только в математике.
— Да, конечно, машинально согласился Огнев. — Ага! — У него мелькнула догадка. — Уж не хочешь ли ты сказать…
— Вот именно. Человека можно убить поваренной солью и спасти ядом змеи. Абсолюта нет в природе, он есть только в наших умах.
— Но это общеизвестно! Яд, который можно нейтрализовать ядом же…
— Ах, общеизвестно! Тогда почему раньше мы…
Растерянный взгляд Огнева оборвал его на полуслове. Огнев озирался, словно видел Марс впервые. Песок был сер, даль уныла, солнце светило тускло, все было обычным, неживым, но ослепительный рассвет прозрения уже стирал марсианские тени. Ничего не изменилось, кроме представления людей об окружающем, и изменилось все. Так чувствует себя слепой, когда к нему приходит зрение.
— Топ! — закричал Огнев. — Иди сюда, сукин ты сын!
Пес с готовностью подпрыгнул, Огнев подхватил его и закружил на руках. Он танцевал, бережно обходя синюшные вздутия эретриума, которые теперь казались ему прекрасней роз, ибо в них был эликсир, могущий приобщить людей к жизни Марса. Где яд, там и противоядие, где горе, там и радость, где незнание, там и открытие — это так же верно для Марса, как и для Земли, потому что диалектика властвует всюду.
Зачем?
Долго думали машины, долго думали ученые. Из конца в конец планеты Орби перекатывались потоки информации, дробились, сливались, смешивались, кристаллизовались в формулах, наделяли бессонницей умы, сжигали предохранители блоков памяти. Решался вопрос вопросов: как лучше дать о себе известие предполагаемым цивилизациям других миров?
И средство было найдено.
— Друзья! — объявил председатель Ученого Совета. — Вековым спорам и поискам пришел конец. Коротко резюмирую вывод. Бесконечность расстояний делает невозможным полет к далеким мирам. Варианты сигнализации радиоволнами, космическими лучами, нейтринными потоками, полями тяготения неудовлетворительны по двум причинам. Во-первых, такими сигналами сложно охватить всю Галактику. Во- вторых — это главное, — их может принять лишь высокоразвитая цивилизация; тем самым мы заранее суживаем круг поиска.
Для нас теперь ясно, что сигнал должен быть очень простым, очень броским и адресовать его надо сразу 'всем, всем, всем'. Этому назначению отвечает свет, ибо его видят все разумные на всех ступенях развития.
Остается пустяк: как наилучшим образом решить эту задачу технически? С радостью сообщаю, что такое решение найдено. К ближайшей звезде запускается автоматическая станция, которая вечно будет кружить вокруг нее. Установленные на ней лазеры по заданной программе станут управлять звездными реакциями. Звезда будет то разгораться, то тухнуть. Ее пульсации и станут нашим посланием Галактике. Единственная пульсирующая звезда в ночном небе — разве не привлечет она внимание даже неподготовленного ума? Не побудит задуматься над вопросом: 'Зачем она мигает?' Это и есть оптимальный вариант межзвездной связи.
Планету Орби сотрясали аплодисменты.
…Была теплая благоуханная ночь. Струились фонтаны Версаля. Красавица подняла томный взгляд.
— Зачем эта звездочка мигает там, в небе?
Кавалер тряхнул напудренными локонами парика и с изысканной любезностью проворковал:
— Это ангелы любви подмигивают нам, моя дорогая.
Красавица была довольна ответом.
…Была ночь, наполненная ревом моторов. Тихонько стонали стекла. Докладчик вытер пот.
— Резюмирую: природа вспышек пульсирующих звезд объясняется взаимодействием гравигенных квази-флюктуаций с пульсацией квантов по закону убывания релеевской поляризации сингулярного пространства.
Докладчик сошел с кафедры. Аудитория вежливо похлопала — она была довольна объяснением. Вопрос 'зачем?' перед ней не вставал — всем давно было известно, что его бессмысленно задавать природе.
Но звезды не слышали ни первого, ни второго объяснения. Они мигали: каждая по своей программе. Теперь их было много — пульсирующих маяков Вселенной. Потому что любая цивилизация, достигнув определенного уровня развития, неизбежно находила оптимальный вариант межзвездной сигнализации. И
