Боткин и сопровождавшие их трое слуг: горничная Государыни Анна Демидова, камердинер Государя Чемадуров и лакей Великих Княжон Седнев.
Вначале стража состояла из солдат, которых брали случайно и которые часто менялись. Позднее в ее состав вошли исключительно рабочие завода Сиссерта и фабрики братьев Злоказовых. Во главе ее стоял комиссар Авдеев, комендант «дома особого назначения» — так именовался дом Ипатьева.
Условия жизни узников были гораздо тяжелее, нежели в Тобольске. Авдеев был закоренелый пьяница, дававший волю своим грубым наклонностям; он ежедневно изощрялся вместе со своими подчиненными в измышлении новых унижений для заключенных. Приходилось мириться с лишениями, переносить издевательства и подчиняться требованиям и капризам этих грубых и низких тварей.
Цесаревич и его три сестры были немедленно после их приезда в Екатеринбург, 23 мая, привезены в дом Ипатьева, где их ждали родители. После мучительной разлуки это воссоединение было громадной радостью, несмотря на тягостность положения в настоящем и грозную неизвестность в будущем.
Несколько часов спустя туда же был доставлен старый повар Харитонов, лакей Трупп и маленький поваренок Леонид Седнев. Генерал Татищев, графиня Гендрикова, г-жа Шнейдер и камер-лакей Государыни Волков были прямо отправлены в тюрьму.
Чемадуров, заболевший 24-го, был переведен в тюремную больницу; его там забыли, и благодаря этому он чудом избег смерти. Через несколько дней увезли в свою очередь Нагорного и Седнева.
Число тех немногих людей, которых оставили при заключенных, быстро уменьшалось. По счастью, при них оставался доктор Боткин, преданность которого была изумительна, и несколько слуг испытанной верности: Анна Демидова, Харитонов, Трупп и маленький Леонид Седнев. В эти мучительные дни присутствие доктора Боткина послужило большой поддержкой для узников; он окружил их своей заботой, служил посредником между ними и комиссарами и приложил все усилия, чтобы защитить их от грубости стражи.
Государь, Государыня и Цесаревич занимали комнату, выходившую углом на площадь и на Вознесенский переулок. Четыре великих княжны — соседнюю комнату, дверь в которую была снята; первые ночи они провели, не имея кроватей, на полу. Доктор Боткин спал в гостиной, а горничная Государыни в комнате, находившейся на углу Вознесенского переулка и сада. Что касается прочих узников, то они были помещены в кухне и смежной с нею зале.
Состояние здоровья Алексея Николаевича ухудшилось вследствие утомления от путешествия; он лежал большую часть дня, и когда выходили на прогулку, его носил до сада Государь.
Семья и прислуга завтракала и обедала вместе с комиссарами, поместившимися в том же этаже; Царская Семья жила, таким образом, в постоянном общении с этими грубыми людьми, которые чаще всего бывали пьяны.
Дом был обнесен двойной дощатой оградой; он сделался настоящей крепостью-тюрьмой. Внутри и снаружи были посты часовых, в самом здании и в саду стояли пулеметы. Комната комиссара, первая при входе, была занята комиссаром Авдеевым, его помощником Мошкиным и несколькими рабочими. Остальная стража жила в подвальном этаже, но солдаты часто подымались наверх и проникали, когда заблагорассудится, в комнаты, где жила Царская Семья.
Однако вера очень сильно поддерживала мужество заключенных. Они сохранили в себе ту чудесную веру, которая уже в Тобольске вызывала удивление окружающих и давала им столько сил и столько ясности в страданиях. Они уже почти порвали со здешним миром. Государыня и Великие Княжны часто пели церковные молитвы, которые против воли смущали их караул.
Во всяком случае, стражи понемногу смягчились в общении с заключенными. Они были удивлены их простотой, их привлекала к себе их кротость, их покорила полная достоинства душевная ясность, и они вскоре почувствовали превосходство тех, которых думали держать в своей власти. Даже сам пьяница Авдеев оказался обезоруженным таким величием духа; он почувствовал свою низость. Глубокое сострадание сменило у этих людей первоначальную жестокость.
Екатеринбургские советские власти состояли:
а) из «уральского областного совета», в котором было тридцать приблизительно членов под председательством комиссара Белобородова;
б) из «президиума», представлявшего из себя своего рода исполнительный комитет из нескольких членов: Белобородова, Голощекина, Сыромолотова, Сафарова, Войкова и т. д.;
в) из «чрезвычайки» (народное наименование чрезвычайной комиссии для борьбы с контрреволюцией и спекуляцией), центр которой находился в Москве и имел сеть отделов по всей России. Чрезвычайка представляет из себя мощную организацию, которая является основой советского строя. Каждый отдел получает приказания непосредственно из Москвы и приводит их в исполнение собственными средствами. Всякая сколько-нибудь важная чрезвычайка имеет в своем распоряжении отряд, состоящий из отпетых людей — всего чаще австро-германских пленных, латышей, китайцев и т. д., которые в действительности — лишь щедро оплачиваемые палачи.
В Екатеринбурге чрезвычайка пользовалась всемогуществом, ее наиболее влиятельными членами были комиссары Юровский, Голошекин и т. д.
Авдеев состоял под непосредственным контролем прочих комиссаров, членов «президиума» и «чрезвычайки». Они не замедлили дать себе отчет в перемене, которая произошла в настроении стражи по отношению к заключенным, и постановили принять решительные меры. В Москве тоже беспокоились, как это доказывает следующая телеграмма, посланная Белобородовым из Екатеринбурга Свердлову и Голощекину, находившемуся тогда в Москве:
«Сыромолотов только что выехал в Москву, чтобы устроить дело согласно указаниям центра. Опасения неосновательны. Напрасно беспокоитесь. Авдеев устранен. Мошкин арестован. Авдеев заменен Юровским. Внутренняя стража переменена, ее заменили другие».
Это телеграмма от 4 июля.
В этот день, действительно, Авдеев и его помощник Мошкин были арестованы и заменены комиссаром Юровским, евреем, и его помощником Никулиным. Стража, состоявшая, как было сказано, исключительно из русских рабочих, была перемещена в один из соседних домов, в дом Попова.
Юровский привез с собой 10 человек, которые почти все были австро-германскими пленными и выбраны из числа палачей «чрезвычайки». Начиная с этого дня они заняли внутренние посты; наружные посты продолжали выставляться русской стражей.
«Дом особого назначения» сделался отделением чрезвычайки, и жизнь заключенных превратилась в сплошное мученичество.
В это время убийство Царской Семьи уже было решено в Москве: это доказывает вышеприведенная телеграмма. Сыромолотов уехал в Москву, «чтобы организовать дело согласно указаниям центра»… Он вернулся с Голошекиным и привез инструкции и директивы Свердлова. Юровский тем временем принимал свои меры. Он несколько дней подряд выезжал верхом и разъезжал по окрестностям в поисках места, удобного для его намерений, где он мог бы предать уничтожению тела своих жертв. И этот же человек, цинизм которого превосходил все, что можно вообразить, являлся потом навещать Цесаревича в его постели.
Прошло несколько дней; Голощекин и Сыромолотов вернулись, все было готово.
В воскресенье 14 июля Юровский приказал позвать священника, отца Строева, и разрешил совершить богослужение. Узники — уже приговоренные к смерти, и им нельзя отказать в помощи религии.
На следующий день он приказал увести маленького Леонида Седнева в дом Попова, где находилась русская стража.
16-го, около 7 часов утра, он приказал Павлу Медведеву, которому всецело доверял и который стоял во главе русских рабочих, принести ему двенадцать револьверов системы «Нагана», которые имелись у русской стражи. Когда это приказание было исполнено, он объявил ему, что вся Царская Семья будет казнена в ту же ночь, и поручил сообщить об этом русской страже. Медведев сделал это около 10 часов.
Немного спустя Юровский проник в комнаты, занимаемые членами Царской Семьи, разбудил их и всех, живших с ними, и велел им приготовиться следовать за ним. Предлогом он выставил то, что должен их
