сражается.
Катуков и Никитин побывали на приеме у секретаря обкома партии И.П. Бойцова, выяснили фронтовую обстановку, попросили выделить проводников, которые помогли бы найти подходящее место для размещения штаба корпуса. Проводники нашлись. Они привели машины в район Желтикова Поля. Вокруг сплошной стеной стоял лес, шумели сосны и ели, недалеко — Волга. Михаил Ефимович прошелся по поляне, полюбовался деревьями, стоявшими в осеннем наряде. Место понравилось.
— Тут и будет наш штаб, — сказал Катуков, оборачиваясь к Никитину. — До города — рукой подать, а с точки зрения маскировки, чего желать лучше.
Через несколько дней лесную поляну уже трудно было узнать: хозяйственники потрудились на славу, построили невысокие срубы, землянки, связисты протянули провода, штаб 3–го механизированного корпуса начинал новую боевую жизнь.
Комкор вызывал к себе командиров бригад, знакомился. Это были люди с боевым опытом, понюхавшие пороху на войне. Запомнилась встреча с командиром 3–й мехбригады подполковником А.Х. Бабаджаняном. Амазасп Хачатурович — пехотинец, еще недавно командовал пехотным полком, но в Народном комиссариате обороны СССР то ли по иронии судьбы, то ли по необходимости распорядились направить его в танковые войска. Михаил Ефимович вспоминал:
«Однажды поздно вечером в дверь постучали, и в комнату вошел подполковник с темными живыми глазами и смуглым лицом. Комбинезон болтался на его худом, почти юношеском теле, как на вешалке.
— Подполковник Бабаджанян. Прибыл на должность командира мехбригады, — представился он.
Пристально посмотрел я на нового комбрига — во внешности ничего выдающегося, но недаром говорят, что внешность обманчива. Новый комбриг, ставший после войны Главным маршалом бронетанковых войск, показал себя не только сообразительным, прекрасно знающим военное дело командиром, но и человеком исключительной храбрости. В трудные минуты он мог сесть в танк и возглавить атаку, а если нужно, вооружиться противотанковыми гранатами и швырнуть их в прорвавшуюся в тыл гитлеровскую машину».[145]
А вот как эту встречу описывает А.Х. Бабаджанян:
«М.Е. Катуков встретил меня радушно, попросил рассказать о прошлой службе.
— Ну вот, вопрос прямо в точку — танкист—то я от нуля…
— Большой беды нет, — успокоил меня М.Е. Катуков, — будем считать, что тебе повезло: корпус стоит, и, пока стоит, есть время подучиться. Остальное все от тебя самого зависит».[146]
3–й механизированный корпус был придан 22–й армии, которой командовал генерал—лейтенант В.А. Юшкевич, начальником штаба был генерал—майор М.А. Шалин. С ними Катуков познакомился 3 октября, когда был вызван в штаб армии вместе с командным составом и начальниками инженерных служб для получения приказа и проведения рекогносцировки».[147]
Командарм В.А. Юшкевич ввел Катукова в курс дел на Калининском фронте, рассказал о расстановке противоборствующих сил — наших армий и армий противника. Против 22–й армии держала оборону 86–я германская пехотная дивизия, танко—гренадерская дивизия «Великая Германия», в резерве находилась 12–я танковая дивизия.
— Страна переживает самые тяжелые дни войны, — сказал Василий Александрович. — Враг рвется к Волге. Под Сталинградом сейчас решается судьба Родины, и Ставка поставила перед нами непростую задачу — сковать на Калининском фронте силы противника, чтобы он не перебросил отсюда ни одной дивизии, ни одного полка.
Планы подготовки корпуса к предстоящим боям решались вместе с начальником штаба М.А. Шалиным. Михаил Алексеевич показался Катукову сухим, малоразговорчивым человеком. Перейдя к делу, он сразу же повел речь о дислокации частей, прибывавших на Калининский фронт:
— По мере разгрузки эшелонов танки направить ночным маршем, а при нелетной погоде — и дневным, по маршруту Соблаго — Андреаполь — Нелидово — Щумилы — Ерменево.
Катуков переглянулся с Никитиным, начал было записывать маршрут движения танковых колонн, но Шалин упредил его:
— Можете не утруждать себя. Вы получите приказ, где все будет обозначено подробно. Хочу напомнить об одном: в районе сосредоточения ваших бригад должна соблюдаться строжайшая маскировка, материальную часть и личный состав расположить в лесах, танки и машины — окопать. В ближайшие дни вам укажут, где и когда получить боеприпасы, продовольствие и горюче—смазочные материалы.
Странное впечатление производил начальник штаба. Но это только на первый взгляд. Катуков обратил внимание на одну его особенность: Михаил Алексеевич ни разу не заглянул в бумаги, лежавшие на столе, а ведь оперировал массой цифр, названиями десятков населенных пунктов, инструкциями и штабными предписаниями. Все это он держал в памяти.
Позже, познакомившись поближе, Михаил Ефимович узнал, что Шалин — образованный и умный человек, его трудолюбию мог позавидовать любой штабной работник. Он родился в Оренбургской губернии в 1897 году. Окончил городское училище и учительскую семинарию, а спустя несколько лет — и Виленское военное училище. В дни октябрьского переворота молодой прапорщик перешел на сторону революционных солдат и матросов. В 1918 году вступил в ряды партии большевиков, участвовал в Гражданской войне, в подавлении Кронштадтского мятежа. При штурме одного из фортов был ранен. После Гражданской войны работал военкомом в Башкирии, командовал отдельным Башкирским полком. В 1931 году перешел на штабную работу и с тех пор не покидал ее. Успешно окончил курсы «Выстрел» и Академию имени М.В. Фрунзе, с конца 30–х годов работал военным атташе в Токио. Великую Отечественную войну Михаил Алексеевич начал начальником штаба 16–й армии.[148]
Пройдет совсем немного времени, и Шалин возглавит штаб 1–й танковой армии, которой будет командовать М.Е. Катуков.
3–й мехкорпус готовился к боевым действиям, повсеместно шла кропотливая работа. 19 октября командарм Юшкевич короткой запиской уведомил Катукова о необходимости в течение двух дней вывезти горючее, боеприпасы и продовольствие, предназначенные для войск корпуса. Михаил Ефимович вызвал своих заместителей — по артиллерии подполковника И.Ф. Фролова и по тылу подполковника В.А. Макарова:
— На вас, товарищи, ложится ответственная работа по обеспечению корпуса горючим, боеприпасами и продовольствием. Чтобы все вывезти с баз, придется задействовать до шестисот грузовых машин, автоцистерн и тракторов. Колонны формировать по 10–20 машин, списки начальников колонн представить мне немедленно.
Пока снабженцы и тыловики занимались хозяйственными делами, в лесах шла напряженная учеба — и теоретическая и практическая. В танковых и механизированных бригадах проводились учения, отрабатывались приемы боевых действий. Процесс сколачивания частей и подразделений проходил, к сожалению, довольно медленно. Обеспокоенный таким ходом дела, Катуков провел совещание с командирами частей, поделился опытом прошлых боев, говорил о том, как лучше подойти к разрешению того или иного вопроса, связанного с подготовкой к наступлению. Он настоятельно требовал организовать и целеустремленный контроль со стороны командования, штабов частей и соединений за ходом боевой и политической подготовки».[149]
В начале ноября началось строительство оборонительного рубежа № 3 в районе Приволье — Шейнино, предстояло возвести два ротных и четыре батальонных опорных пункта, требовалось немало строительных материалов, и Катукову пришлось обращаться в штаб 22–й армии, чтобы выделили цемент, лес, арматуру, словом, надо было на время стать заправским хозяйственником. 9 ноября 1942 года Михаил Ефимович сам проверял ход строительных работ, торопился закончить их к началу наступления.[150]
В район опорных пунктов, ставших прочным нашим оборонительным рубежом, были введены танковые и механизированные бригады, совершившие многодневный трудный переход по лесной и болотистой местности. Катуков вспоминал: «В район сосредоточения мы выступили глубокой осенью. Шли ночами через калининские леса и болота. Бездорожье, грязь. Двигались по гатям — настилам из жердей, бревен и хвороста. На многие десятки километров протянулись жередевые дороги. Сойти с них и не думай: шаг—другой в сторону — и увязнешь в болотной топи. Нужно ли говорить, что скорость нашего движения в
