правительственный санаторий.
Известно, что 23 июля Жданов перенес сердечный приступ. К середине августа врачи решили, что больной достаточно окреп, и позволили ему вставать с постели, гулять по парку, даже ходить в кино. Последняя кардиограмма была сделана 7 августа, потом врач-кардиолог Карпай ушла в отпуск. 28 августа, после очередного приступа, к больному приехали начальник Лечсанупра Егоров, профессора Виноградов и Василенко. С собой они взяли доктора-кардиолога Тимашук, которая сняла ЭКГ и, расшифровав ее, пришла к выводу, что Жданов недавно перенес инфаркт.
То, что случилось потом, подробно описано самой Лидией Тимашук в письме, которое она 28 августа направила начальнику Управления охраны МГБ генералу Власику.
По-человечески совершенно понятно, что произошло в санатории на Валдае. С одной стороны, узнав о предполагаемом инфаркте, медики должны были перестраховаться, резко ужесточить больному режим и пр. Но с другой стороны, заключение Тимашук ставило под сомнение профессиональную квалификацию лечащего врача Жданова Майорова, который являлся ответственным за «провороненный» инфаркт, а поскольку его порекомендовал Егоров, то свою долю вины нес и начальник Лечсанупра. Кроме того, мы не знаем, какие между ними были личные отношения, сколько спирта они выпили вместе. Егорову, чем решать проблему, проще было ее ликвидировать, заставив Тимашук переписать заключение. Он так и поступил. Девять из десяти, что доктор согласилась бы это сделать - и чтобы не ссориться с начальством, и из чувства корпоративной солидарности.
Однако Егорову достался десятый шанс. Тимашук заупрямилась и переделывать заключение отказалась. Начальник Лечсанупра разозлился. Человек он был грубый и заносчивый, и можно представить, как он вел себя по отношению к какой-то там докторишке, осмелившейся ему перечить, каким тоном и в каких выражениях требовал привести выбивавшееся из строя заключение к общему знаменателю. Надо полагать, такое делалось не в первый и не в десятый раз. Высокое медицинское начальство не рисковало практически ничем. Если бы что-то со Ждановым и случилось, переделавшая заключение кардиолог оказалась бы повязанной с ними общей халатностью.
Сразу после этой «беседы» Лидия Тимашук и написала свое письмо «туда, не знаю куда» - ибо поначалу доктор хотела адресовать его в ЦК. Однако начальник охраны Жданова майор Белов порекомендовал ей обратиться в МГБ, к начальнику главного управления охраны генералу Власику. Почему - понятно: в этом случае майор мог гарантировать, что меры будут приняты немедленно. И перед тем, как произносить слова осуждения, давайте задумаемся вот о чем. Все мы - потенциальные пациенты, и если вы, уважаемый читатель, находитесь в больничной палате, хотелось бы вам, чтобы рядом оказалась такая вот доктор Тимашук, или вы предпочтете врачей, заметающих мусор под ковер? То-то же...
Есть в этом письме и еще один нюанс. Тимашук называет высокопоставленного пациента не «товарищ Жданов», как следовало бы, а по имени-отчеству (точнее, как было тогда принято,
«А. А.»), что говорит о хорошем с ним знакомстве. И в самом деле, доктор была прикреплена к Жданову еще в 1941 году и знала, как выглядит его нормальная кардиограмма. Долгим знакомством может отчасти объясняться и ее настойчивость в борьбе за жизнь Жданова. Тем более что он был, по многим воспоминаниям, хорошим, вызывающим искреннюю симпатию человеком.
Вернувшись в Москву, 31 августа Егоров собрал консилиум. Специалисты-кардиологи - профессора Незлин и Этингер, академик Зеленин - подтвердили, что инфаркта у пациента нет. По мрачной иронии судьбы, консилиум завершился сообщением о смерти Жданова. Для всех медиков, причастных к его лечению, ситуация была чревата серьезными неприятностями.
Первой и единственной странностью этого дела является вскрытие, которое проводилось почему-то прямо на Валдае, в ванной комнате санатория - хотя ехать оттуда до Москвы чуть более двух часов на машине и еще меньше на самолете. Однако проводили столь странное вскрытие с согласия Сталина - едва получив известие о смерти, Егоров позвонил вождю. С самим Сталиным он, похоже, не разговаривал, беседовал с его секретарем Поскребышевым, от которого и получил разрешение произвести вскрытие на Валдае. Затем начальник Лечсанупра вместе с патологоанатомом Федоровым вылетел в санаторий. Поэтому считается, что вождь не был заинтересован в установлении причин смерти Жданова. Впрочем, могут быть и другие объяснения...
А скандал с жалобой доктора Тимашук только набирал обороты. О дальнейших событиях рассказывает она сама в одном из последующих своих писем:
По воспоминаниям Тимашук, Егоров был разгневан беспредельно, бегал по кабинету и стучал кулаками, кричал, что жалобу ему передали, потому что верят ему, «а не какой-то Тимашук». По- человечески его понять можно: и так-то положение неприятное, а тут, оказывается, эта мадам еще и в МГБ написала. Кстати, то, что он спустя четыре года оказался в подвалах Лубянки, во многом было следствием хамского обращения с подчиненными. Если бы Егоров вежливо разговаривал с доктором Тимашук еще на Валдае и дал себе труд урегулировать конфликт сразу, он избежал бы многих неприятностей. Читайте Дейла Карнеги, господа!
Через день, 6 сентября, состоялось чрезвычайно представительное совещание в Лечсанупре, на котором признали правильность назначенного лечения. Патологоанатом доктор Федоров озвучил на нем результаты вскрытия (привожу по книге Брента и Наумова).
В результате он сделал вывод:
