Поскольку эта резолюция несколько расходилась с условиями Брестского мира[230], то к ней было сделано дополнение, первый абзац которого гласил:
«Съезд признает необходимым не публиковать принятой резолюции и обязывает всех членов партии хранить эту резолюцию в тайне. В печатъ дается только — и притом не сегодня, а по указанию ЦК- сообщение, что съезд за ратификацию».
Впрочем, едва ли немцев волновали всякие там декларации. Они добились, чего хотели — получили украинский хлеб и уголь, а вскоре и грузинский марганец, создали между собой и Советской Россией цепочку буферных марионеточных государств, чтобы впредь исключить всякую возможность реванша. Пусть теперь побежденные русские галдят и надувают щеки, произносят грозные слова — надо же им себя как-то утешить! Что они могут-то?
Через неделю Брестский мир ратифицировал и съезд Советов.
Но особенно интересен второй абзац «Дополнения»:
«Кроме того, съезд особо подчёркивает, что ЦК-ту даётся полномочие во всякий момент разорвать все мирные договоры с империалистскими и буржуазными государствами, а равно объявить им войну».
Россия не могла победить Германию военной силой. Но как только это сделали союзники, Советское правительство мгновенно выполнило наказ съезда. 11 ноября было подписано Компьенское перемирие, завершившее войну между центральными державами и Антантой, а 13 ноября Советская Россия аннулировала Брестский мир, парадоксальным образом оказавшись страной, которая закончила мировую войну первой и одновременно последней. Как известно, почти все территории она, в конечном счете, вернула, но вот золото, отправленное в Германию по условиям Брестского мира, попало в руки союзников.
28 июня 1919 года побежденная Германия подписала в Версале невероятно тяжёлый и унизительный мирный договор, условия которого были примерно идентичны Брестским. Интересно, часто ли в эти дни правящие круги Германии вспоминали Брест-Литовск?
…Что же касается надежд на поддержку «международного пролетариата», то они так и не реализовались. Выступления рабочих были подавлены либо затухли сами по себе, и советское правительство оказалось в одиночестве на шестой части мировой суши, власть в которой оно так неосмотрительно захватило.
Глава 13
У СОВЕТСКОЙ РОССИИ ДРУЗЕЙ НЕТ
Знаешь, есть много вещей, которые я воздерживаюсь делать. По
24 февраля, на следующий день после того, как Советское правительство согласилось на германские условия мира, в Петроград пришла резолюция Московского комитета РСДРП(б). В ней говорилось:
«Московское областное бюро находит едва ли устранимым раскол партии в ближайшее время, причем ставит своей задачей служить объединению всех последовательных революционно- коммунистических элементов, борющихся одинаково как против сторонников заключения сепаратного мира, так и против всех умеренных оппортунистических элементов партии. В интересах международной революции мы считаем целесообразным идти на возможность утраты Советской власти, становящейся теперь чисто формальной. Мы по-прежнему видим нашу основную задачу в распространении идей социалистической революции на все иные страны и в решительном проведении рабочей диктатуры, в беспощадном подавлении буржуазной контрреволюции в России».
Московское областное бюро было базой и оплотом «левых коммунистов». Этой резолюцией бухаринская фракция объявляла всем, кто не с ними, войну и четко заявляла о своих приоритетах: их не волнует ни Россия, ни даже Советская власть, а только мировая революция.
Но это та революционная фраза, которая болтается на поверхности. На самом деле им была нужна и Россия, и власть, поскольку внутри узкой группы посвященных они вынашивали куда более интересные планы.
Планы эти были преданы огласке спустя ровно двадцать лет, 7 марта 1938 года, на третьем «московском» процессе. Оказывается, в то время, когда шли дебаты о мире, Московское областное бюро — то самое, что прислало постановление о расколе — достаточно серьезно обсуждало, не следует ли арестовать Ленина, Сталина и Свердлова и избрать новое правительство в коалиции с левыми эсерами. По этому поводу существуют, например, показания тогдашнего члена фракции Варвары Яковлевой. Она вспоминала, что в конце апреля или в начале мая состоялось заседание фракции, где Бухарин сделал доклад:
«Он сказал, что „левые коммунисты“ в партии потерпели поражение, но что это не снимает вопроса о „губительных“ последствиях Брестского мира… Нужно сказать, что в ходе своего доклада Бухарин опять развивал… мысли о перспективах борьбы по вопросу о мире… Он говорил о возможности чрезвычайно агрессивных форм, о том, что теперь уже совершенно ясно стояч вопрос о самом правительстве и о формировании его из „левых коммунистов“ и „левых“ эсеров, что в ходе борьбы за это может встать вопрос и об аресте руководящей группы правительства в лице Ленина, Сталина и Свердлова, а в случае дальнейшего обострения борьбы возможно и физическое уничтожение наиболее решительной руководящей части Советского правительства… На втором совещании Бухарин сообщил, что переговоры состоялись, что они вели эти переговоры с Камковым, Карелиным и Прошьяном, что „левые“ эсеры согласились на совместное с „левыми коммунистами“ формирование правительства, намекнули на то, что у них имеется уже конкретно разработанный план захвата власти и ареста правительства…»
«Левым коммунистам» в известном смысле повезло: весной 1918 года Московское областное бюро было переизбрано, они потеряли организационный ресурс, в авантюры лета 1918 года не ввязывались — и уцелели. Их великие теории нам уже известны.
Поговорим теперь о «левых эсерах». Чем им-то не угодило большевистское руководство?
Июльский «Октябрь»
Ты хорошо преподносишь факты, Долли, — сказал полковник Бантри, — но плоховато у тебя с антуражем.
