Семь? Маловато будет, Феликс Эдмундович…
А ты думал, семьдесят тебе дадим?
Взял я бумагу, расписался на копии (Дзержинский писал на листке блокнота под копирку. Тогда многие так делали — оставляли себе копии для контроля): „Подлинник получил. Комендант Мальков“ и отправился в Кронштадт.
Выдачу пропусков удалось наладить быстро. А вот с охраной продолжались заморочки.
При всей своей преданности революции, стойкости и дисциплине красногвардейцы не обладали ни достаточными военными знаниями, ни опытом несения караульной службы. Обучить охрану из красногвардейцев военному делу, привить ей твердые знания обязанностей часового на посту, выработать необходимые навыки не было никакой возможности. Как и чему можно было научить красногвардейца, пришедшего для охраны Смольного со своим отрядом с завода или фабрики на 3–5 дней, самое большее на неделю, и опять возвращавшегося на завод? Едва успевал он получить элементарное представление о караульной службе, как на его место приходил уже новый, которого нужно было учить заново.
Мы же, коренной состав охраны и ее руководители, не имели возможности не только проверить или изучить людей, которым доверялась охрана Смольного, но даже поверхностно познакомиться с ними, узнать их в лицо. Не проходило дня, чтобы я, обходя посты, не наталкивался на часовых, которых ни я не знал, ни они меня не знали. Сплошь и рядом на этой почве возникали самые нелепые недоразумения, бесконечные конфликты, То я или мои помощники хватали и тащили упиравшегося часового в комендатуру, приняв его за постороннего, то часовой наставлял мне штык в грудь, пытаясь меня арестовать. Просто не хватало терпения.
Поговорил я с Подвойским, ставшим теперь народным комиссаром по военным делам, с Аванесовым, Дзержинским. Надо, мол, что-то с охраной Смольного делать, нельзя так дальше.
Уговаривать никого не пришлось: все не хуже меня понимали, что красногвардейцам трудно нести охрану Смольного, что нужна воинская часть, но такая, которая сочетала бы в себе красногвардейскую пролетарскую закалку и преданность революции с опытом и знаниями кадровых военных.
Среди войск Петроградского гарнизона найти часть, где преобладал бы пролетарский состав, вряд ли было возможно. Большинство солдатской массы составляли крестьяне, не имевшие той пролетарской и революционной закалки, что заводские рабочие. Да и существовали ли вообще в армии такие части, где основным костяком, основной массой были бы кадровые рабочие?»
В конце концов охрану Смольного поручили латышским стрелкам — но не потому, что инородцы- большевики опирались на инородческие штыки, а потому, что латышские полки состояли большей частью из рабочих, соответственно, были большевистскими, грамотными (что важно) и имели представление о дисциплине.
Но к тому времени возникли проблемы с самими охраняемыми, которым эта забота стала надоедать. Поначалу противники большевиков относились к ним не всерьез и покушений не устраивали — но ведь время-то идет!
«В 1917 году Ленин ездил и ходил всюду без всякой охраны. Очень меня это беспокоило. Несколько раз пытался я говорить на эту тему с Владимиром Ильичем, он только рукой махал:
— Помилуйте, батенька, только этого недоставало!
Спорить с ним было бесполезно.
Говорили с Владимиром Ильичем об охране и Яков Михайлович и Феликс Эдмундович, но и они ничего не добились. А ведь Владимир Ильич не только постоянно выезжал из Смольного, частенько под вечер он отправлялся пешком вдвоем с Надеждой Константиновной побродить по улицам, отдохнуть от нечеловеческого напряжения. Пешие прогулки, как я заметил, были излюбленным отдыхом Владимира Ильича.
В 1917 году Ленина, правда, немногие знали в лицо, портретов его еще не публиковалось, но все же маю ли что могло случиться. Когда Владимир Ильич отправлялся на очередную прогулку, на сердце у меня бывало неспокойно. Не говоря ничего Ильичу, я строго-настрого приказывал часовым не спускать глаз с него и Надежды Константиновны, когда они гуляли невдалеке от Смольного, но делать это так, чтобы не попасться Ильичу на глаза. (Знал: заметит, будет сердиться.) А уж если кто чужой к ним приблизится да покажется подозрительным, тут действовать решительно…
Делать это было сравнительно легко, потому что вокруг Смольного постоянно выставлялись подвижные посты, которые следили, чтобы не было скопления подозрительной публики».
Впрочем, по части охраны у большевиков была принята двойная мораль. Тот же Дзержинский, который уговаривал Ленина согласиться на охрану, когда с тем же вопросом приступали к нему самому, отвечал:
— Зачем? Убьют! Беда какая!.. Революция всегда сопровождается смертями. Это дело самое обыкновенное. Зачем так ценить себя? Это смешно…[265]
Ну, и что мог поделать с такими комендант?
История третья. Лепешки на лампадном масле
Когда большевики взяли власть, хлеба в Петрограде было на половину дня. При выдаче в полфунта (200 грамм на человека) городу требовалось 48 тысяч пудов ежедневно, а в наличии было 30 тысяч пудов. Послав красногвардейцев на розыски, сумели найти и реквизировать еще 300 тысяч. И всё равно с 7 ноября паек пришлось уменьшить до 3/8 фунта в день. С 15 ноября, когда удалось протолкнуть к городу эшелоны из провинции, его снова увеличили до той же половины фунта.
Следующему рассказу кто не хочет, может не верить. (Рассказы ходят разные, в том числе и такие: мол, первой блокадной зимой Жданову самолетом из Москвы персики возили.) Однако при том, что собой лично представляли Ленин, Сталин и Дзержинский[266], едва ли в семнадцатом году, когда все большевики стиснуты были в крохотном пространстве Смольного, могло быть как-то иначе. Поэтому, как пословица говорит: не веришь — прими за сказку.
«Немало хлопот доставляли мне вопросы продовольствия, отопления. В Петрограде не было продуктов, не было дров. Частенько мёрзли и мы в Смольном, мерзли в своих кабинетах наши руководители. Уголь и дрова доставались ценой героических усилий, но порою в доставке бывали перебои, а зима, как назло, выдалась лютая.
…Для сотрудников Смольного была организована столовая, в которой мог получить обед и любой посетитель, лишь бы он имел пропуск в здание. Здесь, в этой столовой, питались и руководители ВЦИК, u BPK, и наркомы, забегавшие из своих наркоматов в Смольный.
Столовую обеспечивали продуктами продовольственные отделы ВРК и Совета, а что это были за продукты? Пшено да чечевица, и то не каждый день. Бывало, в тарелке с супом можно было по пальцам пересчитать все крупинки, причем вполне хватало пальцев на руках. Второго же не было и в помине.
Особенно тяжко было ответственным товарищам, работавшим чуть не круглые сутки напролет, на пределе человеческих сил, без отдыха. А ведь у многих из них здоровье было подорвано тюрьмой, годами тяжких лишений. Каково им-то было вечно недоедать, недосыпать? Кое у кого дело доходило до голодных обмороков.
В конце 1917 года вызвал меня Яков Михайлович и велел организовать в Смольном небольшую столовую для наркомов и членов ЦК. Нельзя, говорит, так дальше. Совсем товарищи отощали, а нагрузка у них сверхчеловеческая. Подкормим хоть немногих — тех, кого сможем.
Организовал я столовую. Обеды в ней были не бог весть какие: то же пшено, но зато с маслом. Иногда удавалось даже мясо достать, правда, не часто. Но все-таки наиболее загруженных работников и тех из товарищей, у кого особенно плохо было со здоровьем, поддерживали.
Комендатура делами столовой не занималась, но довольствие охраны лежало на нас. Вот тут-то и
