спросила:
– Что же будет? – и заплакала.
– Не бойся, – ответила Нина Теймуразовна. – Они ничего не посмеют с нами сделать, – а сама быстро взглянула на сына и приложила палец к губам. Серго стало ясно: мать все понимает.
Они не знали, сколько времени прошло – по ощущениям Серго, не больше получаса, – когда в комнату вошел незнакомый офицер-армеец.
– Есть указание перевезти вас с женой и детьми на другую дачу. Пойдемте с нами. Ваши вещи привезут позже.
Все же им не посмели запретить попрощаться. Нина Теймуразовна обняла невестку, детей. Потом повернулась к сыну.
– Ты теперь единственный мужчина, глава семьи, – сказала она. – Ничего не бойся, никому не верь и ни о чем никого не проси. Что бы ни случилось, веди себя достойно, – и, понизив голос, совсем уже неслышно шепнула: – Человек умирает один раз, помни, и если придется, встреть судьбу как мужчина…
Уже во дворе начальник конвоя усмехнулся:
– Подумать только, семья министра внутренних дел живет по воровскому закону. Не ожидал…
– Есть такая русская поговорка: с волками жить – по-волчьи выть, – хмуро ответил Серго. – Когда власть ведет себя по-бандитски, что остается людям?
Офицер нахмурился, однако ничего не сказал…
– Сколько вас? – спросил Булганин.
– Со мной четверо, да с маршалом пять человек, итого одиннадцать, – ответил Москаленко, не смущаясь присутствием старших по званию.
Впрочем, никто не спорил. Генералы безмолвно соглашались, что он тут главный. Как будто бы, если все провалится, им не у одной стенки стоять.
– Оружие у всех есть?
– Обижаете, товарищ министр.
– Тогда идемте за мной.
Булганин провел их в небольшую боковую комнатку при кабинете Маленкова. Там во времена Сталина сидел помощник вождя Поскребышев, а теперь комнатушка не использовалась. Мало помещеньице – одиннадцать человек еле разместились, ну да ладно, на войне как на войне…
– Когда дадут сигнал, войдете в кабинет. Трое берут Берию, двое контролируют Маленкова, чтобы не вызвал охрану, остальным рассредоточиться вокруг стола и присматривать за прочими. Берию, как арестуете, сразу вывести сюда, остальным оставаться в кабинете. Товарищ маршал, как старшему по званию, руководство операцией поручаю вам.
«Правильно, – подумал Москаленко. – Теперь Жуков повязан, никуда не денется, будет с нами до конца».
Сигнал тревоги вырвал танкистов из-за обеденных столов. Потому-то сначала и решили, что тревога учебная – начальство любило устраивать такие вот мелкие пакости, а уж день, когда командир дивизии отсутствует – его как раз выдернули на командно-штабные учения в Тверь, – был для проверки идеальным. Командиры полков так и решили: проверяют, мол, как полковник Парамонов справится без комдива. Ничего, справимся! Однако, прибыв в штаб и увидев полковника в полной растерянности, они примолкли. Тот отчаянно вызывал по телефону Тверь, которая почему-то не отвечала.
– Что случилось, товарищ полковник? – наконец спросил кто-то.
– Сам не знаю. Сейчас позвонил товарищ Булганин. Приказал поднять три полка, загрузить полный боекомплект и через сорок минут войти в Москву.
– Мы же не дойдем до Москвы за сорок минут!
Парамонов только рукой махнул.
– Когда придем, тогда придем. Всем грузиться.
– Какие снаряды загружать?
– Всего поровну. И быстро…
Дальнейший разговор не поддавался никакому пересказу, поскольку литературными в нем были одни технические термины. Танкисты пулей летели к машинам. Разнесли ворота и заборы складов, грузились в бешеном темпе. Через час двести семьдесят машин мчались по Киевскому шоссе. По пути получили уточняющую задачу: один полк встает на Ленинских горах, второй перекрывает Горьковское шоссе, третий блокирует почту, телеграф, улицу Горького, Кремль.
– Вот теперь все ясно, – сказал полковник своему заместителю.
– Что ясно?
– Из-за чего базар. Горьковское шоссе перекрыть, чтобы помешать подойти к Москве дивизии Дзержинского, она стоит в Реутово. Значит, или Берия что-то затеял, или против Берии что-то затеяли.
– Это же… – начал было зам, оборвал сам себя, испугавшись собственных мыслей. – Как поступим, товарищ полковник?
– Как поступим?! – рявкнул Парамонов. – Приказ будем выполнять, … твою мать!
Как раз в это время те же слова произнес командир соединения реактивных бомбардировщиков полковник Долгушин, когда получил задание от командующего ВВС.
– … твою мать! Да мне плевать, арестован Берия или нет! Объясни этим … если мои самолеты, …, отбомбятся по Кремлю, …, не то что Кремля … – Москвы не будет, … …! Без письменного приказа Булганина ни один самолет даже на взлетную полосу не выйдет! – он бешено взглянул на побледневшего командующего и вылетел из кабинета, хлопнув дверью.
Другие командиры были более сговорчивы. К счастью или к несчастью, подниматься в воздух им не пришлось. Дзержинцы так и не выступили. Кантемировская танковая и Таманская мотопехотная дивизии трое суток контролировали Москву. В чем дело, они узнали лишь через две недели и, кто бы что ни думал, мысли свои военные оставили при себе.
– А теперь перейдем ко второму пункту повестки, – сказал Маленков. – Слово для сообщения имеет товарищ Берия.
Берия поднялся, открыл портфель.
– Лаврентий, мы все знаем твое самообладание, но если после того, что произошло, тебе неудобно…
– А что произошло? – не понимая, поднял голову Берия.
Дальнейшее заняло не больше десяти секунд. Со своего места встал Булганин, протянул руку к кнопке вызова на столе Маленкова. И тут же в кабинет, топая сапогами, ворвались какие-то люди. Берии завернули руки за спину, швырнули лицом на полированный стол, чьи-то здоровенные лапы перехватили горло и в рот мгновенно засунули кляп.
«Переворот», – молнией сверкнула мысль.
Следующей была крамольная, подленькая мыслишка вырваться и выхватить у ближайших генералов пистолеты. Но тут же он вспомнил… нет, не о Меркулове и прочей чекистской команде – эти, считай, покойники. Он вспомнил о
Застегнув наконец наручники, Берию быстро вывели из кабинета все в ту же боковую комнатку, пихнули на стул. За спиной встали двое, ткнули в затылок ствол пистолета. Сбоку кто-то невидимый быстро говорил:
– Теперь охрана. На пути к дверям два поста. Брать быстро. Наручники, кляп и в караулку – потом разберемся.
