«Еще большим диссонансом прозвучало выступление члена ЦК ВКП(б)... Пятницкого. Он заявил, что категорически против предоставления органам НКВД чрезвычайных полномочий и при этом характеризовал Ежова как жестокого и бездушного человека. Пятницкий обвинил карательные органы в фабрикации дел и применении недозволенных методов ведения следствия. Он настаивал на усилении контроля партии над деятельностью органов государственной безопасности и предложил создать для этого специальную компетентную комиссию ЦК ВКП(б).
Пятницкий высказался и против применения высшей меры наказания Бухарину, Рыкову и другим деятелям так называемого 'правотроцкистского блока'. Он предложил ограничиться исключением их из партии и этим отстранить их от политической деятельности, но сохранить им жизнь для использования их опыта в народном хозяйстве»[117].
Как видим, в этом крохотном отрывке собраны все штампы как хрущевских, так и перестроечных времен. Хотя требование контроля партии над НКВД - весьма любопытно. Как мы помним, партийный контроль был единственным видом контроля, который признавал Дзержинский, отчаянно отбиваясь от надзора со стороны наркомата юстиции. И вдруг оказывается, что за эти пятнадцать лет он как-то уплыл из партийных рук - по-видимому, в связи с усилением прокуратуры. Что касается «защиты» Бухарина и Рыкова от злодея Сталина - то это уже чистейшей воды легенда. Этот вопрос обсуждался на предыдущем пленуме, февральско-мартовском, и несколько ниже я расскажу о том, как это проходило и какова была позиция Сталина. К июню оба уже плотно сидели в НКВД и Бухарин начал давать показания, так что этому вопросу было на июньском пленуме попросту не место.
Но есть и еще одно свидетельство, чрезвычайно интересное. В апреле 1963 года «старый большевик» А. С. Темкин, сидевший в свое время в одной камере с Пятницким, вспоминал: «Тов. Пятницкий, говоря о Сталине, рассказывал, что в партии имеются настроения устранить Сталина от руководства партией. Перед июньским пленумом 1937 года состоялось совещание - 'чашка чая', как он мне сказал, - с участием его, Каминского и Филатова (эти имена я помню). О чем они говорили, он мне не рассказывал, Сталин узнал об этой 'чашке чая' (как говорил тов. Пятницкий) от ее участников. Он называл Филатова»[118]. А сын Пятницкого, Владимир, в своей книге, посвященной отцу, писал, что на пленуме «пошли разговоры о 'чашке чая' - совещании, на которое якобы перед пленумом Пятницкий созвал многих секретарей обкомов, старых большевиков и своих соратников по Коминтерну. Предполагалось, что именно там и была достигнута предварительная договоренность о единой позиции по отношению к сталинскому террору»[119].
Сведения эти, конечно, зыбкие, неполные, но если применить к ним принцип «нет дыма без огня» и допустить, что Пятницкий действительно проводил какие-то совещания с некоторыми членами ЦК, коминтерновцами и первыми секретарями, на которых они договаривались о некоей «единой позиции» по отношению к Сталину и сталинцам, то... а о чем еще они могли там договариваться, как не о совместной
Еще один косвенный аргумент в пользу того, что Пятницкий принадлежал к команде «второго раскола» - то, что следователь, который вел его дело, в середине 50-х годов был арестован. Хрущев арестовывал далеко не всех тогдашних следователей НКВД, а тех, кто вел дела его сотоварищей. Да и ощущается в этом деле почерк Коминтерна -одной из самых кровавых террористических организаций XX века. Так они и действовали - практически никогда не достигая цели, но всегда беспощадно. Потому что цели и на этот раз достичь не удалось. Казалось бы, все получилось, народ в страхе безмолвствует, правительство насмерть повязано с «внутренней партией» беспримерным террором. Однако случилось то, что и должно было случиться: авторитет вождя был настолько велик, что сработал механизм «добрый царь - злые бояре».
А кроме того, Сталин очень не любил, когда притесняли его подданных. А когда их стали убивать, то, как сказал впоследствии Молотов, вождь «озверел». На кого - вопрос риторический: уж явно не на народ. У него оставался еще один, последний выход, запретный, «красная кнопка»: уничтожить тех, кто, казалось бы, нерасторжимо привязал его к себе самой прочной связью - совместно пролитой кровью. Тем более никаких моральных преград теперь не было: по отношению к организаторам массового террора моральные нормы не применимы.
Война - способ развязывания зубами политического узла, который не поддается языку.
Вот мы и подошли к вопросу: Сталин ли организовал репрессии в партии, или здесь тоже виновата «волна»?
«Волна» была, в этом нет никакого сомнения. Начиналась она еще после «московских» процессов, после февральско-мартовского пленума набрала уже приличный ход. На пленуме Сталин говорил о каких-то 18 тысячах арестованных оппозиционеров - правда, не поясняя, за какой срок. Однако 18 тысяч арестованных - это не 50 тысяч расстрелянных, согласитесь...
Да, но, по идее, «кулацкая» операция по приказу № 00447 должна была снизить накал внутрипартийного террора, переключив внимание «органов» на новые цели. Однако этого не произошло, более того: все еще только начиналось. Почему?
Есть одно случайное, но очень интересное совпадение. Приказ № 00447 вышел 30 июля, а в августе в Куйбышев, где Первым был один из предполагаемых инициаторов «классовой чистки» Постышев, приехал член Политбюро Андреев. Что он сделал? Удерживал Постышева от его кровожадных планов? Отнюдь: попенял, почему в области совершенно не ведется борьба с «врагами». (Поскольку «кулацкая» операция шла полным ходом, Андреев, естественно, имел в виду «врагов» внутри партии.) И тот начал бороться. Надо полагать, это был не единственный визит товарища Андреева: весь остаток 1937 года он разъезжал по стране, инспектируя, а кое-где и подстегивая репрессии против партийных работников, где «помогая организовывать работу» после арестов, а где, наоборот, арестовывая тех, кто еще остался. С рядовыми коммунистами не заморачивался, работал по партийному активу.
За три месяца были арестованы и вскоре расстреляны шестнадцать только одних первых секретарей. (И если кто думает, что процесс расправы с «региональными баронами» на этом завершился, тот не прав. Арестовывали их и в 1938 году, судили и расстреливали не только при Ежове, но и при Берии.) К новому году во многих регионах были арестованы почти все руководители партийных и советских органов. Иной раз руководящую верхушку снимали по два-три раза. Из 139 членов и кандидатов в члены ЦК, избранных на XV11 съезде, были арестованы и расстреляны 98 человек (и еще какое-то количество умерли до того своей смертью). Из 1966 делегатов съезда арестованы 1103 человека, расстреляны 848. И это не считая тысяч партработников более мелкого масштаба.
Неужели же все они пали жертвой террора, развязанного Политбюро? Нет, конечно! С задачей собственного уничтожения «внутренняя партия» прекрасно справлялись и сама. Во всех регионах всегда и постоянно шла борьба между группировками, и теперь все они получили прекрасную возможность свести счеты - важно лишь было не дать им расслабиться, направлять и подстегивать, чем и занимался, в частности, товарищ Андреев.
Поначалу процесс ограничивался борьбой между группировками, в которой много зависело от того, к какой группировке принадлежит первый секретарь и с какой находится в дружбе областная верхушка НКВД. Но это поначалу. Очень скоро доблестные чекисты поняли: мочить можно всех - точнее, тех, кого им сдаст Политбюро (а Политбюро, естественно, защищало не всех, а только своих). Так постепенно рычаги управления террором переходили в руки «органов».
Кое-где партийные боссы попадались в собственную, ими же расставленную на пленуме, ловушку.
